Джулия Джонс - Ученик пекаря
Бевлин не совсем понимал, чего, собственно, рыцари надеются этим добиться. Вальдис, надо признать, утратил былое величие — Рорн давно затмил его в качестве финансовой столицы Обитаемых Земель, и рыцарский город явно завидовал удачливому сопернику. Тирен, пытаясь восстановить прежнее положение на рынке, потихоньку скупал соляные варницы и рудники. Если рыцари приберут к рукам всю торговлю солью, города окажутся в их власти — особенно южные, живущие рыбным промыслом. Но речь идет не только о коммерции: Тирен, всего год назад ставший главой ордена, уже заявил себя рьяным ревнителем веры.
Крупнейшие города юга — Рорн, Марльс и Тулей — придерживаются той же веры, что и Вальдис, но трактуют ее догматы более вольно. Посему Вальдис намерен объявить себя духовным властителем юга и уже поговаривает о реформации, что чревато бедой.
Да, беды не избежать. Бевлин предвидел раздор. Не ирония ли в том, что рыцари, которые своей алчностью, смешанной с религиозным пылом, того и гляди заварят большую войну, отрядили одного из своей среды на поиски мальчика, который эту войну прекратит! То, что они послали сюда Таула, руководствуясь наживой, а не стремлением свершить доброе дело, как нельзя лучше совпадает с пророчеством Марода: «Когда благородные мужи позабудут о чести».
Бевлин тяжело вздохнул, видя жестокие испытания впереди. Молодой рыцарь сидел тихо, погруженный в раздумье. Что-то в его позе, в его завороженности огнем глубоко тронуло мудреца. Рыцарь пытался одолеть какую-то душевную муку: каждый мускул его лица, каждое дыхание, слетавшее с его губ, свидетельствовали об этом. Бевлин мысленно дал зарок никогда не говорить Таулу об истинной причине, побудившей Вальдис послать его сюда.
— Итак, друг мой, — сказал Бевлин, — каково твое решение? Поможешь ли ты мне найти мальчика?
— Иного решения и быть не могло. — В голубых глазах Таула читалась покорность долгу. — Я исполню все, как ты велишь.
* * *Баралис вошел в покои короля Лескета. Там собрались все участники охоты в одеждах, еще орошенных кровью вепря. Королева сидела у ложа короля, и тревога исказила ее лик, обычно холодный и надменный. Лекарь резал камзол короля, чтобы обнажить плечо, бормоча при этом подобающие молитвы.
— Что случилось? — спросил Баралис.
— Короля ранило стрелой. — Карвелл не поднимал глаз, словно чувствовал какую-то вину и за собой.
— Кто посмел совершить такое? — воскликнул Баралис с хорошо разыгранной нотой негодующего изумления. — Где эта стрела? Вы ее разглядели?
— Мейбор вынул ее, — ответил Карвелл.
— Да, это верно, — ступил вперед Мейбор, — но я в смятении отшвырнул ее прочь. — Он встретился глазами с Баралисом.
— Вы поступили неразумно, Мейбор. — Баралис обвел взглядом остальных. — А что, если стрела оказалась бы зазубренной? Вы причинили бы королю еще худший вред, удаляя ее.
Лорды отозвались одобрительным гулом, а в глазах Мейбора сверкнула ненависть.
— Почем вы знаете — может, стрела и впрямь была зазубрена? — спросил он, и все затихли, ожидая ответа Баралиса.
— Я узнал об этом, как только увидел рану короля, — зазубренная стрела не могла бы ее нанести. — Присутствующие закивали, вынужденные согласиться с этим. Баралис дал себе слово когда-нибудь разделаться с Мейбором — слишком опасно иметь такого сообщника. Более того, Баралис начинал подозревать, что Мейбор уже сожалеет об их сговоре. «Что ж, у меня в рукаве есть одна карта, о которой ты не знаешь, Мейбор, — подумал Баралис, — и сейчас я разыграю ее».
— Кто-нибудь еще видел стрелу? — спросил он тихо, чтобы заставить всех прислушаться к себе.
— Я видел, ваша милость, — сказал, выступив вперед, один из псарей. Лицо Мейбора сделалось пепельным.
— Кто ты? — Баралис прекрасно знал, кто он, — пару дней назад он заплатил этому человеку десять золотых, чтобы тот разыграл свою роль в нынешнем маленьком представлении.
— Я Хист, королевский псарь.
— И что же ты видел, Хист?
— Я не совсем уверен, ваша милость, но мне кажется, что на древке была двойная зарубка.
Мейбор протестующе вскинул руку, желая что-то сказать, но Баралис ему не позволил.
— Двойная зарубка! — вскричал он. — Мы все знаем, что хальки метят так свои стрелы.
Собравшиеся разразились криками:
— Хальки, проклятые изменники! Хальки подстрелили нашего короля!
— К дьяволу мир у Рог-Моста, — вставил Баралис.
— Отмщение!
Баралис счел, что время пришло.
— Объявим им войну! — вскричал он.
— Война! — взревели все в один голос.
Глава 2
— Нет, Боджер. Есть только один способ узнать, страстная женщина или нет, и узнается это не по величине ее титек. — Грифт откинулся к стене и заложил руки за голову с видом человека, готового поделиться сокровенным знанием.
— А как же тогда, Грифт? — Боджер придвинулся поближе с видом человека, готового внимать словам мудрости.
— По волосам на теле, Боджер. Чем баба волосатее, тем она горячее. Возьми старую вдову Харпит. У нее руки косматые, как козлиная задница, зато и в пылкости с ней никто не сравнится.
— Да на нее ж без слез не взглянешь, Грифт. У нее усы гуще, чем у меня.
— Вот именно, Боджер! Как раз поэтому мужик, с которым она ляжет в постель, должен почитать себя счастливым. — Грифт с озорной улыбкой сделал большой глоток эля. — А твоя Нелли — она как, волосатая?
— У моей Нелли ручки гладенькие, точно свежевзбитое масло.
— Ну тогда, Боджер, тебе на многое рассчитывать не приходится!
Оба весело расхохотались. Грифт наполнил чаши, и приятели на время умолкли, в блаженной тишине попивая эль. Ничего они так не любили, как, придя с холода после утреннего караула, посидеть над чашей с элем и почесать языком о зазорных делах. Не прочь они были и посплетничать.
— Слышь, Грифт, ночью я облегчался в фигурном саду и слышал, как лорд Мейбор лаялся со своей дочкой. Он даже оплеуху ей закатил.
— Мейбор уже не тот, каким был. С тех самых пор как началась эта проклятая война с хальками, он стал вспыльчив что твой порох — никогда не знаешь, что он сейчас выкинет. — Собутыльники обернулись на звук шагов. — А вот и юный Джек. Хочешь глоточек эля, парень?
— Не могу, Боджер, некогда.
— Если ты на свидание наладился, парень, — сказал Грифт, — стряхни сперва муку с волос.
— Это я нарочно, Грифт, — усмехнулся Джек. — Пусть девушки думают, что я седой и старый, вот как ты!
Ответа Джек не стал дожидаться. Он шел к Баралису и, как обычно, опаздывал. В последнее время королевский советник задерживал его подолгу, и Джеку часто приходилось переписывать до раннего утра. Он предполагал, что библиотеку, над которой он корпел, скоро надо будет вернуть законному владельцу, — вот Баралис и торопится переписать что осталось, вплоть до последней страницы. Так что Джек теперь днем пек, а по ночам писал. Для отдыха времени почти не оставалось, и несколько раз он чуть было не заснул за своим пюпитром.
