Глен Кук - Белая роза
Но мы не дошли до них. Даже до Следопыта с псом Жабодавом. Дозорный опять завопил, объявляя тревогу.
Это становилось утомительным.
Когда я заходил в кораллы, всадник уже пересекал ручей. Плескалась вода под копытами загнанного, взмыленного коня. Эта лошадь уже никогда не будет бегать как прежде. Мне жаль было видеть, как губят скакуна, но у всадника была на то веская причина.
На самой границе безмагии метались двое Взятых. Один метнул лиловый разряд, который растаял, не достигнув земли. Одноглазый кудахтнул и сделал непристойный жест.
– Всю жизнь об это мечтал, – пояснил он.
– Ох, чудо чудное, – пискнул Гоблин, глядя в другую сторону.
С розовых утесов сорвалась и ушла ввысь стая огромных исчерна-синих мант – около дюжины, хотя сосчитать их было трудно: они постоянно маневрировали, чтобы не отнять у соседа ветер. То были великаны своей породы – футов сто в размахе крыльев. Поднявшись достаточно высоко, они парами начали пикировать на Взятых.
Всадник остановился, упал. В спине его торчала стрела.
– Фишки! – выдохнул он и потерял сознание.
Первая пара мант, двигаясь, казалось, медленно и величаво, – хотя на самом деле летят они вдесятеро быстрее бегущего человека, – проплыли мимо ближайшего Взятого, едва не выскользнув за границы Душечкиной безмагии, и каждая пустила по сверкающей молнии. Молния может лететь там, где тает колдовство Взятых.
Один разряд попал в цель. Ковер со Взятым качнулся, коротко вспыхнул; пошел дым. Ковер дернулся и косо пошел к земле. Мы осторожно ликовали. Потом Взятый восстановил равновесие, неуклюже поднялся и улетел.
Я опустился на колени рядом с курьером. Молодой, почти мальчишка. Жив. Если я возьмусь за него – еще не все потеряно.
– Одноглазый, помоги.
Манты парами плыли по внутренней границе безмагии, швыряя молнии во второго Взятого. Тот легко уклонялся, не предпринимая ответных мер.
– Это Шепот, – сказал Ильмо.
– Ага, – согласился я. Она свое дело знает.
– Ты мне-то будешь помогать или нет? – хмыкнул Одноглазый.
– Ладно, ладно.
Мне не хотелось пропускать представление. Первый раз вижу так много мант. И в первый раз они нам помогают. Хотелось посмотреть еще.
– Ну вот, – проговорил Ильмо, утихомиривая лошадь мальчишки и одновременно шаря по седельным сумкам, – еще одно письмишко нашему достопочтенному анналисту.
Он протянул мне еще один пакет в промасленной коже. Я ошарашенно сунул пакет под мышку и вместе с Одноглазым поволок курьера в Дыру.
Глава 10. История Боманца. (из послания)
– Боманц! – От визга Жасмин звенели окна и скрипели двери. – Слезай! Слезай немедленно, ты меня слышишь?!
Боманц вздохнул. Пять минут нельзя побыть в одиночестве. Зачем он только женился? Зачем это вообще делают? Остаток жизни после этого проводишь на каторге, делаешь не то, что хочешь ты, а то, чего хотят другие.
– Боманц!
– Иду, черт тебя дери! – И вполголоса: – Проклятая дура высморкаться не может без того, чтоб я ей платок подержал.
Боманц вообще часто говорил вполголоса. Чувства нужно было выпускать, а мир – поддерживать. Он шел на компромисс. Всегда на компромисс.
Он протопал по лестнице, каждым шагом выражая раздражение. «Когда тебя все бесит,» посмеялся он над собой, – понимаешь, что ты стар».
– Чего тебе? Где ты есть?
– В лавке. – В голосе Жасмин звучали странные ноты. Кажется, подавленное возбуждение. В лавку Боманц ступил очень осторожно.
– Сюрприз!
Мир ожил. Ворчливость сгинула.
– Шаб!
Боманц кинулся к Шаблону, могучие руки сына сдавили его.
– Уже здесь? Мы ожидали тебя только на следующей неделе.
– Я рано уехал. А ты толстеешь, пап. – Шаблон включил и Жасмин в тройное объятие.
– Все стряпня твоей мамы. Времена хорошие, едим регулярно. Токар был… – Мелькнула блеклая уродливая тень. – А как ты? Отойди-ка, дай на тебя глянуть. Когда уезжал, ты был еще мальчишкой.
И Жасмин:
– Ну разве он не красавец? Такой высокий и здоровый! А одежка-то какая! – Насмешливая забота: – Ни в какие темные дела, часом, не впутался?
– Мама! Ну куда может впутаться младший преподаватель? – Шаблон встретился взглядом с отцом и улыбнулся, как бы говоря: «А мама все та же».
Двадцатипятилетний Шаблон был на четыре дюйма выше отца и, несмотря на свою профессию, сложен хорошо – скорее авантюрист, чем будущий профессор, как показалось Боманцу. Конечно, времена меняются. С его университетских дней прошли эпохи. Быть может, стандарты изменились.
Боманц вспомнил смех, и шутки, и ужасно серьезные полночные диспуты о значении всего на свете, и бес тоски укусил его. Что сталось с тем хитроумным, лукавым юнцом? Какой-то незримый стражник рассудка заключил его в кургане на задворках мозга, и там он лежит в мертвом сне, пока его место занимает лысый, мрачный, толстобрюхий гном… Они крадут нашу юность и не оставляют нам иной, кроме юности наших детей…
– Ну, пойдем. Расскажешь нам о своих исследованиях. – «Кончай лить слезы над собой, Боманц, старый ты дурак». – Четыре года, а в письмах одни прачечные да споры в «Дельфине на берегу». Еще бы не на берегу – в Весле-то. Хотел бы я перед смертью увидеть море. Никогда не видал. – «Старый дурак. И это все, на что ты способен – мечтать вслух? Интересно, будут ли они смеяться, если сказать им, что в глубине души ты еще молод?»
– У него бред, – пояснила Жасмин.
– Это кто тут, по-твоему, впал в маразм? – возмутился Боманц.
– Папа, мама – дайте мне передохнуть. Я только что приехал.
Боманц глубоко вдохнул.
– Он прав. Мир. Тишина. Перерыв. Шаб, ты судья. Знаешь, боевых коней вроде нас нелегко отучить.
– Шаб обещал мне сюрприз прежде чем ты спустился, – сказала Жасмин.
– Ну? – осведомился Боманц.
– Я помолвлен. Скоро женюсь.
«Как так? Это мой сын. Мое дитя. На прошлой неделе я менял ему пеленки… Время, ты – безжалостный убийца, я чую твое ледяное дыхание, я слышу гром твоих железных копыт…»
– Хм. Юный глупец. Извини. Ну так расскажи о ней, раз больше ни о чем говорить не можешь.
– Расскажу, если смогу вставить хоть слово.
– Помолчи, Боманц. Расскажи о ней, Шаб.
– Да вы уже кое-что знаете, наверное. Она сестра Токара, Слава.
Желудок Боманца рухнул куда-то в пятки. Сестра Токара. Токара, возможного воскресителя.
– В чем дело, пап?
– Сестрица Токара, да? Что ты знаешь об их семье?
– А в чем дело?
– Ни в чем. Я спросил, что ты о них знаешь.
– Достаточно, чтобы знать, что хочу жениться на Славе. Достаточно, чтобы считать Токара своим лучшим другом.
