Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – Эрцфюрст
Он пробормотал с одобрением:
— Прекрасные слова, сын мой. Господь это одобрит.
— Потребуется немалая перестройка мышления, — предупредил я. — Святой отец, церковь должна пахать, как буриданова лошадь! Если низшие слои будут только «за», то лордов сможет приструнить словом только церковь. Я не могу, у меня в руке меч, а вы можете. Потому давайте работать плечо к плечу!
Он посмотрел на меня с ласковой насмешкой.
— Куда уж больше?
— Надо, — сказал я настойчиво. — Все это время я больше ломал, а сейчас будем строить. Аж дух захватывает, как будто в бездну вот так обоими глазами, когда надо бы сперва одним глазом, да и то прищурившись.
Он поднялся, перекрестил меня скупо, но с твердостью во взоре.
— Что ж… неси свой крест.
Глава 7
К Геннегау потянулись со всех сторон желающие побывать на турнире: кто в качестве бойца, кто просто зрителем. Почти все останавливаются за городом, где ставят знатные шатры, а простолюдины устраиваются на постоялых дворах, в такие дни обычно забиты все комнаты, а слуги ночуют на конюшнях и просто у костров.
Первые из прибывших рыцарей затеяли демократические commencailes, когда можно пренебречь строгими правилами официального турнира: вызывать на поединки самых знатных, сражаться любым оружием, драться вдвоем против одного…
Торговцы в радостном оживлении встают раньше всех, грузят товар в повозки и везут за город в места скопления народа.
Место для турнира уже подготавливается, заново строят ряды для зрителей, каждый следующий выше предыдущего, а самые близкие к кромке поля будут сидеть вообще на земле.
Так бы охотно что-нить нужное строили, думал я ревниво, но улыбался и говорил благосклонно, что да, весьма, это будет не просто турнир, а великий, как же, Гандерсгейм наш, знаменательная дата, хотя еще не дата, но будет дата, а пока событие, а мы все участники, будет о чем рассказывать этим, как их… ах да, внукам…
Ряды сидений делают только с одной стороны, там усядутся и будут озирать все свысока наши знатные. Для них выстроена крытая галерея, чтоб не дуло и не пекло, с той стороны турнирного поля удачно раскинулся высокий пологий холм, идеальное место для размещения зрителей из числа простолюдинов.
Герольды то и дело напоминают, проезжая вдоль шатров прибывших рыцарей, что меч должен быть шириной в четыре пальца или больше, а меньше нельзя, на конце закруглен, чтобы ненароком или нароком не прошел сквозь щель опущенного забрала, знаем эти ненароком, обе стороны обязательно затупить, рукоять в ширину двух ладоней, не больше…
Я слушал на этот раз внимательно, отныне все погибшие будут на моей совести, потому теперь уже я должен и обязан свести возможность гибели к минимуму. До сих пор не могу забыть героя сражений сэра Клавдия, что погиб на дурацком турнире.
— Сэр Жерар! — крикнул я. — Вы еще не спите?
Послышались его шаги, он появился на пороге, мрачный и сосредоточенный.
— Ваше высочество, — произнес он с достоинством. — Все служащие приноравливаются к вашей манере работы.
— А-а-а, — сказал я, — значит, когда я исчезаю на денек-другой…
— А то и на недельку-другую, — подсказал он.
— …то вы все тут на ушах ходите?
— Просто отсыпаемся, ваше высочество, — пояснил он мирно. — Сейчас уже полночь, вы не заметили?
Я изумился:
— Правда? Ух ты, никогда бы не подумал!.. Ладно, если так, идите спать.
Он вздохнул.
— Теперь разве засну? Говорите уж, чем решили озадачить.
— Сэр Жерар, — сказал я, — прошу вас войти в состав судей.
Он дернулся.
— Я? Почему я?
— Северянин, — ответил я.
— И… что?
— Когда дело касается чести и морали, — пояснил я, — мы здесь все больше доверяем северянам. Потому вы лично мечи проверите перед схватками.
— Да, но…
— Вы догадываетесь о возможных сюрпризах.
— Ох, боюсь и предполагать, — проговорил он настороженно.
— А еще, — напомнил я, — чтоб все были в красивой приталенной одежде. Вопрос моды и приличия.
— А на самом деле?
— Тогда не спрячут добавочное оружие, — подсказал я. — В одиночных схватках, понятно, никто не применит, но когда начнется общая, то в пыли и неразберихе никто и не заметит, как в ход пойдут кинжалы.
— Ваше высочество!
— Здесь южане, — напомнил я. — Они слишком долго обходились без церкви. Мораль у них гибкая, свободная, демократичная, а уж гуманисты такие, что страшно становится!
Он смотрел чуточку ошалело, с ожиданием, что я вот расхохочусь и скажу, что пошутил, но я покачал головой.
— Вот так, — сказал я невесело. — Думаете, почему я запросил столько священников и начал строить церкви? Это у нас, северян, правило: не имей друзей, которые бы уступали тебе в моральном отношении…
— А здесь?
— Наоборот, — ответил я. — Да-да, не делайте такие глазки. Вы не слышали горделивое выражение сен-маринцев «Вот такое я говно!»?
Он застыл, не веря и не зная, что сказать, затем сказал просительно:
— Может быть, я лучше пойду спать?
— Поздно, — отрезал я обрекающе державным голосом, полным горькой мудрости: — Идите, дорогой армландец. Нам здесь исчо много работы.
Он поклонился, вид у него теперь таков, словно я ему возложил на плечи Великий Хребет и велел отнести на место. Удалился он тяжело и задумчиво, а я вернулся к столу, но замер над ним, ибо внезапно и очень резко пахнуло холодом.
Я оглянулся в удивлении, с той стороны глухая стена, ни окна, ни двери, только массивные и плотно уложенные глыбы на быстро схватывающемся растворе… и похолодел, стена быстро покрывается крупными каплями влаги, а те замерзают на глазах, превращаются в ледяные потеки. Ледяная корка покрыла стену за считаные секунды и поползла по полу в направлении моего кресла.
Я вскочил, отпрыгнул, а растекающаяся струя захватила ножки стола и стула и, к моему ужасу, начала подниматься по ним вверх. Я с воплем метнулся к двери, та распахнулась с таким грохотом, ударившись о стену, что должна бы разбудить всех на этаже, но Умальд и Йомильд, мои телохранители, бесстыдно спят, опустившись на подгибающихся ногах по стене на пол.
Умальд сжимает в кулаке амулет, явно что-то успел ощутить опасное, но это его не спасло, пятерня Йомильда за пазухой, но и крестик не помог, чертовщина оказалась сильнее, либо не чертовщина, а что-то похуже.
Через дверной проем видно, как дальняя стена начинает деформироваться, по ней сверху прошла волна, словно это не камень, а слабо натянутое полотно, внизу же поднимается, будто восходящее тесто, полупрозрачная слизь…