Вера Камша - Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд смерти
— Вы так думаете?
— Я могу только думать. Знают те, кого любят или любили. Я не из их числа... Я никого не жалею.
Будь Робер каким-нибудь Валме, он бы нашел что ответить, а не стоял столбом. Зазвенело — за спиной что-то разбилось. Робер торопливо оглянулся. На ковре среди золотистых осколков белела лилия. Не пытайся бежать от песни, слушай, чувствуй, и ты воскреснешь...
— Что ты сказал?
Разве он что-то говорил?
— Я не уйду, Марианна. Не смогу...
Бессильные слова царапали горло не хуже рыбьих костей, но она поняла. И простила.
3
Арно явился с Катершванцами, Валентин — в одиночестве, хотя мог присоединиться к Райнштайнеру, но нам защита не нужна, мы сами управимся!
— Устраивайтесь, господа. Генерал Райнштайнер сейчас будет. Что нового?
— Старый Ульрих-Бертольд кричит и топает ногами. Ему не понравился поход и то, что он оказался малоудачным. Нас он тоже ругает, но меньше, чем дриксов и новые времена. — Йоганн улыбнулся так открыто, что Жермон удержался от встречной улыбки лишь потому, что думал об Ойгене. — Мой генерал, можем мы пользоваться случаем и выражать вам свое сочувствие и свои поздравления...
— Йоганн!.. Мой генерал, мой брат хотел сказать...
— Я понял, что он хотел сказать. — Это было неприлично, но на сей раз сдержать улыбку не удалось. — Я потерял сестру и восстановил репутацию, но главное для нас сейчас война. Арно, ты уже знаешь, что с согласия Давенпорта переходишь в авангард?
— Да, мой генерал.
— Пойдешь ко мне порученцем. Не прижимай уши, в тылу держать не стану.
— Мой генерал, я принесу больше пользы в конной разведке.
— Думать, а потом проверять, что надумал, можно и при штабе. Ойген, либо ты опоздал, либо мои часы спешат.
— Я задержался и приношу свои извинения. Господа, — глаза Райнштайнера поочередно обдали льдом троих теньентов и полковника, — садитесь. Сперва вам придется отвечать на мои вопросы, затем узнать некую новость, которую вам придется держать при себе впредь до соответствующих распоряжений. Преждевременное разглашение полученных сведений является государственной изменой. Вы меня поняли? Прошу отвечать по очереди.
— Да, — быстро сказал Арно.
— Я все понимал, — отчеканил Йоганн.
— Да, я понял.
— Да, мой генерал.
— Очень хорошо.
Валентин был невозмутим как бергер, а бергеры честно готовились выслушать начальство. Арно тоже готовился и пытался казаться спокойным, а казался упрямым. Если б с ним поговорила мать, было бы проще...
— Господа, сперва нам предстоит прояснить некоторые обстоятельства. Теньент Савиньяк, правильно ли мы с генералом Ариго понимаем: вы считаете, что в Лаик под именем Сузы-Музы скрывался господин Придд?
— Да. Я счита...
— У вас имеются доказательства?
— Не те, которые примут законники.
— Тем не менее обоснуйте свое мнение.
— Шутки были слишком хорошо продуманы для большинства из нас, но только не для Придда. В этом доме привыкли действовать исподтишка и прятаться за других. Не у всех из нас есть старшие братья, которые могут рассказать про Лаик, у Придда брат был. Титул графа Медузы подходит ему больше, чем остальным. В Олларии Придд пользовался подлинной печатью Сузы-Музы, а господин Борн — нет. В Лаик граф назвался «благородным и голодным». Борн подписывался «благородный и свободный».
— Откуда вы это узнали?
— От теньента Вардена. Сейчас он у Давенпорта. Вардена взял в королевскую охрану Ли... граф Савиньяк, после мятежа Рокслеев теньент остался во дворце, но...
— И что Варден говорит о Придде? — перебил упрямца Жермон.
— Персона герцога Придда меня не интересует! — взвился Арно. — Я...
— Вы уже получили замечание на сей счет, — не преминул вернуть поводья в свои руки Райнштайнер. — Но мы собрались выяснить личность «графа» из Лаик. Теньент, вы можете что-то добавить?
— Нет!
— Господа Катершванц, что думаете вы?
— Я хочу верить, что это не Валентин, — Норберт в самом деле этого хотел, — но я не знал про печать. Я хочу понять...
— А я нет! — брякнул Йоганн и покраснел. — Суза-Муза в Лаик был свинья, Валентин нет. И еще он не трус... Я не говорил с Фарденом, я говорил с теми, кто шел от Печального Языка. Один человек не может быть таким и таким, значит, это разные люди. И потом, один человек не мог вешать потекс, а Придд в Лаик всегда ходил один...
— Полковник Придд, я не прошу вас отвечать, я приказываю. Вы знаете, кто действовал в Лаик под именем графа Медузы?
— Отвечайте, Валентин, — подтвердил приказ Жермон. — Пора с этим покончить...
— Слушаюсь. В Лаик под именем Сузы-Музы действовало несколько человек.
— Вы были в их числе?
— Да.
— Кто еще?
— Не берусь утверждать. Раньше я думал про господ Колиньяра, Салину и Савиньяка, но ошибся самое малое в отношении последнего. Позже я услышал про подмену шпаги капитана вертелом и пришел к выводу, что Сузе-Музе кто-то помогал.
— Что делали лично вы?
— Дважды выходил ночью из своей комнаты.
— И всё?
— Я предпочел бы не отвечать.
— Вы в армии. Потрудитесь ответить. Когда вы выходили?
— В первый раз — на третью ночь после появления Сузы-Музы.
— Полковник Придд, если вы думаете, что я устану задавать вопросы, вы ошибаетесь. Либо вы расскажете все по порядку, либо я стану спрашивать, пока не получу необходимые мне ответы. Итак, что вы делали оба раза и что видели?
— Закатные твари! — Жермон не выдержал и налил себе полный стакан. — Можно подумать, у нас нет более важных дел! Не знаю, как в Лаик сейчас, но меня вышвырнули из Олларии, когда в ней болтались шестеро моих однокорытников, и что-то никто не бросился меня спасать...
— Сколько из твоих однокорытников остались твоими друзьями? — Ойген тоже счел уместным подойти к столу, но вину предпочел воду. — Сколько, Герман?
— Какое это имеет значение?
— Никакого, но ты помнишь, сколько их было, до сих пор.
— Мало ли какая чушь держится в голове. Валентин, за какими кошками ты выходил?
— Я осматривал здание.
— Сейчас я начну жалеть манриковских дознавателей... Ты можешь сказать, как было, чтобы от тебя отстали раз и навсегда?! Не однокорытники, так хотя бы мы!
— Постой, Герман. Осматривая здание, вы кого-то встретили?
— Я почти столкнулся с Эстебаном Колиньяром, но он меня не заметил. Второй раз я не встретил никого.
— Тогда вы тоже осматривали здание?
— В этом не было необходимости. Я зашел к капитану Арамоне и оставил у него на столе почетный диплом дурака, труса, пьяницы и невежды, а также уведомление о кончине Сузы-Музы.
