Тихий мертвый лес (СИ) - Кондратов Александр Михайлович

Удивительно то, что мои глаза не болели даже от такой работы. Более того — я стал видеть так четко, как никогда ещё не видел. С берега я без труда различал отдельные постройки и людей на другой стороне реки, а слух позволял узнать о передвижениях монстров в сотне метров от меня. Удивительно, как быстро человек приспосабливается к природе и открывает в себе новые стороны. Так я бы никогда не подумал, что под моим пузиком прячется пресс.

Но хуже всего было с бритьем. Острого лезвия и пены у меня не было, так что приходилось лишь подрезать, как получалось, отрастающие волосы, в том числе и на голове. Думаю, в купленной одежде я мало чем отличаюсь от местных, так что, если справиться с языком, то смогу влиться в местное общество и начать искать способ вернуться домой.

Время шло, и за дождливой осенью пришла снежная зима. Снега было действительно много, так что я даже испугался за свою крышу, однако да демонстрирована удивительную надежность. Тем не менее, я все равно счищал с нее избыточный снег, чтобы посреди холодов не оказаться под открытым небом.

Чем сильнее холодало, тем меньше опасностей было в лесу. А после заморозков и вовсе не осталось монстров, и любые шаги, которые я слышал в лесу, принадлежали зверью. Однако запоздало меня посетила мысль, что раз главный и самый многочисленный хищник уснул, то остальные тут же высунут свои морды. Например, волки.

Но они были уже не так страшны, ведь я был одет в очень плотную одежду в несколько слоев, поверх которой носил заячий тулуп, выменянный среди прочего. Вообще имущества становилось так много, что я серьезно подумывал о том, чтобы заиметь постоянное жилище. Дом нужен мне, чтобы, вне зависимости от того, куда я отправлюсь, было безопасное место, куда бы я всегда мог вернуться и где бы чувствовал себя в полной безопасности.

И я искренне надеялся, что обрету долгожданное жилище на том берегу. С холодами ко мне стали захаживать чаще, Ялурс, с которым я мог обмениваться уже несколькими более сложными фразами местного языка, старательно пытался выведать у меня, сколько же камней я накопил. С другой стороны, я не менее тщательно настаивал на том, чтобы уехать на тот берег.

Такие словесные пикировки стали чем-то привычным, что не только помогало развить понимание языка, но и сближало нас. Друзьями мы не были, но деловыми партнерами. Благодаря нему я смог накопить некоторое количество местных денег, которые не только упрощали товарообмен, но и служили гарантией, что на другом берегу я смогу быстро и без проблем устроиться. С другой стороны, Ялурс получал драгоценные камни и смолу с монстров, которая, как оказалось, также обладала весьма губительным для людей и зверья эффектом, но для чего-то все-таки использовалась. И стоила она заметно дороже ядер, так что теперь я занимался ещё и своеобразным бортничеством, только не мед собирал, а смолу, выискивая под снегом спрятавшихся монстров.

Одним из самых важных навыков, что я приобрел от общения с иномирным знакомцем, была местная грамота. Мне стоило догадаться, что с грамотностью среди трудового населения тут не очень, и это лишь подтвердилось после того, как я узнал, сколько стоит даже одна маленькая книжка. Я бы разорился.

Тем не менее, с чем тут было хорошо, так это с бумагой. Тонкая и мягкая, она отличалась от той, что я пользовался, а уж работа с чернилами и кистью и вовсе вызывала ужас. Не говоря уже о семидесяти пяти знаках в местном алфавите, которые я старательно вырисовывал и заучивал. Слава богу, бумага стоила не так дорого, и я купил много для практики, а вот чернила уже были заметно дороже, но все ещё в пределах нормы.

Что-то мне подсказывало, что мой бородатый друг имеет немаленькую маржу от посредничества, но поделать с этим, увы, ничего не мог. Только старательно копил деньги и имущество, которое могло бы пригодиться в будущем.

Время шло, а зима становилась все суровее. Холод был такой силы, что печь приходилось топить без остановки, не позволяя огню стухнуть ни на секунду. Хуже всего было с ветром, который шатал дверь и проникал сквозь щели, так что мне приходилось забивать их тряпками, лишь бы сохранить тепло.

В эти дни я частенько выходил на улицу, подышать свежим воздухом. Холод не сказать, чтобы сильно меня беспокоил, особенно с моей добротной одеждой. Кроме того, я должен был постоянно разгребать снег, не позволяя ему завалить дверь и крышу, но в этот вечер остался дома. Уж очень сильный был ветер, да и на улице было откровенно нечего делать.

А потому я сидел за столом и играл в шахматы. И когда в дверь настойчиво постучали, я чуть головой потолок не пробил. А спустя пару секунд одумался и схватился за топор, с которым старался никогда не расставаться. Лучший инструмент всех времен!

— Кто там?! — От испуга я крикнул вопрос на русском, запоздало поняв, что меня вряд ли поймут.

— Добрый человек! — Ещё до того, как я успел поправиться, с той стороны ответил скрипучий голос старика: — Впусти согреться у очага, будь так добр! Затерялся я во вьюге и, боюсь, до утра не продержусь.

— Ты как тут оказался-то? — Чувствуя что-то неладное, спросил я.

— Да всегда я в этих местах жил, сколько себя помню, да вот по глупости ушел далеко и попал в метель. — Старик едва перекрикивал завывания ветра, который, казалось, стали ещё сильнее: — Добрый человек, впусти, пожалуйста! Отблагодарю, чем смогу!

— Черт с тобой, — держа топор под рукой, я подошел к двери и отодвинул засов, после чего приоткрыл дверь, как порыв ветра тут же резко распахнул ее, едва не вырвав из рук. Мощный холод пронзил тело, забрался под одежду, обжег нос и легкие.

А перед порогом стоял низенький бородатый старичок, одетый в лохмотья. Он сжимал дрожащими луками какую-то палку, на которую, видимо, опирался, и трясся, как осиновый лист. Пригибаясь под порывами ветра, он смотрел на меня и не сдвигался ни на шаг, видимо, ожидая разрешения.

Ну, раз уж все равно открыл, то деваться некуда. Закрывать перед носом дверь было бы последним свинством, но и стоять долго нельзя. Околею.

— Заходи, дед. — Сказал я, и старик тут же сорвался с места, ловко проскочив под мышкой и укрывшись в доме. Напрягши мышцы, я с трудом, но смог закрыть дверь, после чего тут же задвинул засов и вернул тряпки к щелям.

Дед уселся около очага, подставив руки и дрожа. При свете огня он выглядел лет на девяносто, а его одежда, казалось, была и того старше. Какие-то неровные куски ткани и меха, множество неровных заплаток, а обуви у старика и вовсе не было. Видимо, поэтому он уселся на мягкое место и подставил к огню уже все четыре конечно, постанывая.

— И все-таки, откуда ты взялся, на этом берегу?

— Всегда я тут жил, — ответил старик, покосившись на мою руку, сжимающую топор, — не переживай, юноша, я никогда не посмею на добро ответить злом. Ты спас меня от пурги и впустил согреться, так что я ни за что не буду причинять тебе вреда. И если ты скажешь мне уйти, я уйду.

— Куда ты пойдешь, в такой-то холод, — все ещё ощущая, как мороз гуляет под одеждой, я подошел к очагу и подкинул поленьев, — отдохни уж нормально, а как метель стихнет, я провожу тебя, куда надо.

— Спасибо тебе, от всей души! — Дедок все ещё сидел с задранными конечностями, улыбаясь в густые седые усы.

— Раз уж я сегодня не один, как насчет ужина? Или хотя бы горячего чая? — Предложил я, ставя воду на печь.

— Буду безмерно благодарен! — Активно закивал дед, так что пришлось лезть за сушеной мятой.

Заварив горячего чая и разлив в кружки, я поставил вариться крупу. Дедок с большим удовольствием опустошил кружку чая и попросил добавки, а после за обе щеки уплетал кашу. Он уже не дрожал и проявлял нездоровую активность, глазея по сторонам и расспрашивая обо всем. Особенно его привлек мой рюкзак.

— Много тебе собрать удалось, юноша, — сказал он, и я сразу же напрягся, — не беспокойся, те безмозглые пни никому не могут быть друзьями, и никто по ним грустить не будет. Они бесконтрольные паразиты, наносящие вреда лесу больше, чем кто бы то ни было.