Елена Прудникова - Мост через огненную реку
…Спать в эту ночь Энтони не пришлось. Подхваченный вихрем смятенных мыслей, он то мерил шагами келью, то стоял на коленях. До сих пор он все же в глубине души гордился собой – и что держит слово, и что женится на женщине с таким прошлым. А теперь… Догорала одна свеча, он зажигал другую и вспоминал все, чем мог обидеть Сану. И холодное равнодушное обручение для отвода глаз, и то, как расчетливо использовал ее, и как вынудил снова принять его кольцо, даже не объясняя, почему – и к лучшему, что не объясняя! Если бы она узнала, до какой степени холодна его душа! Так что утром, на последней исповеди, ему было что сказать! Но когда Энтони услышал над собой: «Отпускаются тебе грехи твои…» – нельзя сказать чтобы ему стало легче.
Отстояв утреннюю службу, он впервые за всю неделю увидел дневной свет, небо, солнце. Однако мысли его не соответствовали красоте летнего дня. Эстер прислала карету. Энтони задернул занавески и, радуясь тому, что его наконец-то никто не видит, стиснул голову руками. Лишь теперь он начал понимать все безумие своей затеи. В самом деле, как должна относиться к нему – такому! – Сана? Зачем он ей? Ради сомнительного удовольствия быть женой Красавчика Бейсингема, пустого и холодного себялюбца? Тоже мне, счастье! Не появится она завтра, можно и не надеяться, приедет монашка, привезет кольцо…
…По счастью, дома оказался лишь один человек – тот единственный, которого Бейсингем сейчас способен быт вынести. Теодор встретил его на верхней площадке лестницы, радостно хлопнул по плечу так, что Энтони пошатнулся.
– Держишь слово? – засмеялся он.
– Что? – не понял Бейсингем.
– По лицу вижу, что ты в монастыре не вино с монахами пил! Пойдем завтракать! Все с самого утра разбежались, а я тебя ждал, знал, что голодный приедешь. Славно ты постился, аж качаешься…
Все было так, как обычно – и не так. Другим быт сам Энтони – впервые в жизни Красавчик Бейсингем стал себе противен. Другими были небо, солнце – весь мир казался нарисованным на тонкой бумаге, под которой холод и пустота.
Завтракали они в молчании, разговаривать ему не хотелось. Потом уселись на террасе, в тени огромных тополей. Терри, кажется, что-то говорил, но Энтони его не слушал, занятый своими мыслями, которые почему-то качались, как лодка на волнах…
– Иди-ка ты спать, – вдруг услышал он прямо над собой, и Теодор легко, одной рукой поднял его с кресла. – Все готово, от тебя одно требуется – завтра быть в форме. Тебе ведь еще супружеские обязанности исполнять, не забыл?
– Какие обязанности? – вспыхнул Энтони. – Никакой свадьбы не будет! Очень я ей нужен, такое сокровище…
– Что за чушь ты болтаешь! – нахмурился Теодор. – Это тебе монахи наговорили?
– Я и без них знаю, – Энтони махнул рукой и отправился спать.
Проспал он до вечера, потом поужинал – на сей раз в обществе Рене. С маркизом Бейсингем не стал делиться своими мрачными мыслями, однако тот, должно быть, что-то почувствовал или узнал от Теодора. Ничего не спрашивая прямо, он отчего-то принялся рассказывать, как Сана жила в его доме.
– Она была прекрасным собеседником – слушала мою болтовню часами. Но интересовала ее только одна тема – Энтони Бейсингем, все остальное она вежливо пропускала мимо ушей. Зато твои привычки, шутки, анекдоты из твоей жизни – леди Александра раза три опустошила кладовые моей памяти, и если бы ты не приехал, мне бы самому надоело говорить о тебе, хоть это и трудно представить…
Энтони кивал, благодарно улыбался – и молчал. Видеть он никого не хотел, думать о той пощечине, которая ждет его завтра, надоело, и он снова пошел спать, за все беспокойные ночи в монастыре.
…Среди ночи он пробудился от смутной тревоги. Бил церковный колокол, и Энтони принялся считать: раз, два, три… четыре удара! Снова он проснулся в слепой час! Он прислушался, широко открыл глаза – и ничего не увидел, картина на тонкой бумаге свернулась, исчезла. В комнате были тишина и кромешная темнота, а дальше – густой молочный туман. Черная бездонная пустота рядом и белая, вязкая – снаружи. Энтони попытался встать, зажечь свечу – и не смог. Пустота оплела его паутинным коконом, спеленала, как младенца, так, что не шевельнуться. Он безуспешно рванулся – и тогда она засмеялась мягким, тяжелым, знакомым смехом.
«Подергайся еще! Это так забавно, Тони, как ты трепыхаешься – словно птичка в силке».
– Не дождешься! – выдохнул он, прилагая нечеловеческие усилия, чтобы лежать тихо.
«Вот видишь – я же знаю, как тебя угомонить. Ты дурачок, Тони, дурачок, которого так просто заставить делать все, что угодно – надо лишь знать, за какую ниточку потянуть. Свобода тебе противопоказана, ты сразу начинаешь делать глупости. Ушел от меня – и что? Тут же продал себя. И продал-то дешево! Я дал тебе самую красивую женщину на земле, власть, положение – за десятую долю того, что ты имел даром, другие, не задумываясь, отдают душу! А ты отказался – и подсчитай теперь, что получил взамен! Неделю нравственных пыток в подвале, отвращение к себе да шлюху в жены. Браво, Тони! И ты ведь еще не все знаешь. Вспомни, каковы были ночи с Элизабет… Вспомнил? А теперь я покажу, что ждет тебя впредь. Лорду Бейсингему полезно знать, к чему привыкла его невеста – это будет мой свадебный подарок…»
Пустота внезапно надвинулась и стала большой темной комнатой, освещенной лишь огнем нескольких факелов. В ней метались тени – голые мужчины прыгали на голых женщин. И вправду, как козлы… Энтони уже видел такое. На мгновение ему показалось, что одна из этих женщин – Сана, он узнал ее лицо, напряженное, злое, ненавидящее. Бейсингем закрыл глаза, но без толку, так он все видел даже отчетливее.
«Жмурки тут не помогут, – вкрадчиво шепнула пустота. – Ты увидишь все, что я захочу тебе показать. Надо же знать тех, с кем ешь из одного корыта – а их много, Тони, очень много!»
– Ладно, показывай! – зло сказал Энтони. – Мне будет полезно знать, каким я не должен быть с моей женой, чтобы не будить в ней дурных воспоминаний.
«Ты и вправду благороден, надо же… А в ней ты так же уверен? Как она отнесется к тому подарку, который я преподнесу ей?»
– Можно подумать, она ожидает от меня невинности!
«Э нет, малыш! Зачем я буду показывать твоей невесте, как ты хорош в постели? Я покажу ей, как ты каешься! В кающемся виде ты особенно великолепен!» – засмеялась пустота.
Энтони думал, что увидит подвальную келью, но перед ним возникла совсем другая комната, та, которую он изо всех сил старался забыть и почти преуспел в этом – кабинет Далардье во Дворце Правды. Капитан стоял у стола, а какой-то голый человек ползал по полу, обнимая его сапоги, и что-то бормотал, всхлипывая. Энтони передернуло от отвращения, и вдруг он сообразил, что человек на полу – он сам!
