Тамара Воронина - Приносящая надежду
— Магия, основанная на ненависти, по-твоему, неуничтожима? — удивился шут. — Ну и кого ты ненавидишь сейчас?
— Себя, — пожал плечами Гарвин.
— За то, что меня чуть не пожег? — спросил Маркус. — Что Делиена хваталась за ножик, который ты в руке держал?
— Не упрощай, Маркус.
— А ты не усложняй. За что ты себя ненавидишь сейчас? За то, что любить наконец можешь? За то, что перестал ненавидеть других?
— Что вы вообще о ненависти-то знаете? — усмехнулся Гарвин. — Не о ярости, а именно о ненависти?
— Ну, кое-что я, положим, знаю, — сказал шут. — Доводилось.
— Ты? — неприятно засмеялся Гарвин. — И кто ж такой чести был удостоен?
— Рош Винор. Который поддался чужому влиянию и предал. Можешь мне поверить. Я ненавидел себя так истово… Даже вспоминать страшно. Но от ненависти к себе можно избавиться. Я вернулся.
— И?
— И память о ненависти осталась, конечно. Как напоминание: больше такого не делать. Гарвин, я справился с собой, почему ты не можешь? Только ради всего на свете, не говори со мной, как с мальчишкой. Я давно уже не мальчишка.
— Давно? — удивился Милит. — Ты перестал быть мальчишкой, когда вернулся. А до этого… Уж прости. Ты хоть и считаешь себя человеком, все равно эльф. В тридцать лет эльфы не взрослые. В любой среде. Характер еще не сложился, что ли. Гарвин тебя не видел раньше, но я-то видел. Быть мальчишкой в твоем возрасте и не недостаток. Нормально.
— Гарвин, — строго начала Лена и не выдержала, улыбнулась: все повернулись к ней и с искренним вниманием уставились ей в глаза, даже Гару. — Ну хватит, не надо так на меня смотреть. Гарвин, но мы же справились. Справимся и еще раз. Ты сам говоришь, что теперь я всегда смогу до тебя докричаться.
— А если тебя не окажется рядом, а вот он — окажется?
— А если завтра мы будем идти мимо стройки и мне на голову упадет кирпич? Давай не будем загадывать. В Книге Лены, я полагаю, нет безумного эльфа? И в твоих видениях тоже нет?
— Нет.
— Ну а тогда о чем мы, собственно, говорим? — как-то особенно внятно спросил шут. — Ты уже второй раз рвался умереть, и второй раз согласился жить. И третий раз будет то же самое. Не нужно быть пророком, чтобы понять, что так просто ты от нас не отделаешься.
— Вы пережили бы…
— Пережили, — перебил шут. — Все переживаемо. К тому же мы не в одиночестве, мы вместе. Нам легче, чем тебе. Да и вообще… Я по большому счету и не терял. Разве что себя. А это исправимо.
— И я не терял, — кивнул Милит, — если по большому счету. У меня вроде жена и дочь погибли, только я бревно бесчувственное и горевал о них не больше, чем об остальных эльфах. Хотя дочку-то я, в общем, любил… Просто недостаточно сильно. Не так, как должно отцу.
— Я терял, — сказал Маркус. — И был один. И не думаю, что мне было менее больно. Разве дело в этом? Ты с нами, ты нам нужен, и хватит из себя корчить нервную барышню, у нас для этого Делиена есть. А у Делиены есть для этого основания: она слабая женщина. Ты хочешь с ней сравниваться?
— Она держится получше, — заметил Гарвин тускло. — Хорошо. Я понимаю. Правда, я понимаю вас. И вы — меня. И Корин…
— Что нам Корин, когда мы вместе? — спросил Маркус. — Мой меч и ваша магия — это не кошка чихнула. Потому давайте займемся делом, а не будем оглядываться на этого выпендрежника.
Слово «выпендрежник» они выучили не от Лены, подцепили в одном давно пройденном мире, потому что оно показалось им особенно емким и выразительным. Правда, там оно считалось невероятно ругательным и оскорбительным, потому поначалу они осторожничали, но Лена вообще мало реагировала на ругательства, потому что «сын мокрицы» или «гнилое отродье» — это было как-то мило и нежно против русского мата. А уж выпендрежник! От этого слова веяло чем-то очень родным. Мужчины ценили ее терпимость, однако языки старались сдерживать, все из той же невредной привычки уважать женщин.
В палатке Лена и шут еще долго шептались, боясь быть услышанными. Кольцо сломалось — когда перестало работать как глушилка, просто рассыпалось в пыль. Гарвин, не без шуточек в мужском стиле, сделал им другой амулет аналогичного назначения, просто подобрав плоский камешек на берегу речки. Временно, пока в Тауларме Кайл не сделает чего-то получше. Гарвин не был асом в изготовлении амулетов, потому за надежность и качество не ручался, потому Лене порой бывало не по себе, и шут останавливался, чувствуя ее смущение. Хотя не всегда. Он уверял, что спрашивал у Маркуса и тот ничего не слышал, а Лена подозревала, что Маркус и без амулета ничего не услышал бы, потому что спал весьма крепко.
Они шептались, чтобы не мешать остальным, если вдруг амулет не работает, и чтоб Гарвиново чуткое ухо не услышало, что речь идет о нем. Хотя Лене казалось, что Гарвин так легко научился проникать в ее сознание, что без труда прочитал бы все, что в нем написано.
* * *Но со временем, как и положено, все утряслось. Гарвин не то что взял себя в руки, с этим у него проблем и не возникало, он успокоился. Уверился, что не сойдет с ума немедленно и не разгромит все вокруг себя. А Маркус как-то посоветовал Милиту если что, просто стукнуть Гарвина покрепче, чтоб вырубить, потому что ненависть безумца не распространяется на эльфов, она узконаправленная, и человека он к себе никак не подпустит, но Милита — запросто.
У Лены мелькнула мысль, почему они все время попадают в миры примерно одной климатической зоны, и они после недолгого обсуждения решили, что это подсознательно: идешь в более-менее привычное место, и Лена, не будучи особенно уверена, что действительно этого хочет, Шагнула в тропики. Или что-то в этом роде. Места были малозаселенные, прорубаться сквозь джунгли было неинтересно, потому она при следующем Шаге она постаралась настроиться на город, и в город они и попали. Экзотики наелись — хоть отбавляй! Цивилизация здесь была уровнем повыше, пожалуй, повыше, чем в Сайбии и аналогичных местах, но мир был, безусловно, магическим. Правда, хитрецы эльфы здесь жили намного севернее, так, по слухам, и в Африке (в Сайбинском варианте) они тоже не жили, концентрировались преимущественно в Евразии (в том же варианте). Люди были довольно разноцветные, и черные попадались, и желтые, и коричневые, потому светловолосые пришельцы вызвали почти фурор. Лену светловолосой, конечно, нельзя было назвать, но и брюнеткой и особо темной шатенкой она тоже не была, а на эльфов таращились больше, чем эльфы таращились на диковинных зверей. А звери были! Верхом здесь ездили на зебрах, которые отличались от привычных Лене только крупными размерами, на животных, на верблюдов похожих только горбами и надменностью, на огромных кошках, сильно смахивающих на леопардов, но отличающихся смиренностью нрава и ласковостью.
