Алексей Игнатушин - Псы, стерегущие мир
Спата смахнула голень, как столбик воска. Витязь проехал меж ногами, тупой толчок развернул по оси.
Велет со вскриком обернулся. Кусок ноги с кандальным обручем отлетел в сторону. Великан нелепо взмахнул руками, грохнулся о мост, жутко захрустели крылья. Страж дико заревел, судорожный рывок швырнул массивное тело за край.
Взметнулась цепь. Орлиная голова впилась в камень, но едва цепь натянулась, спасая хозяина от падения, как Лют подскочил и ударом спаты отколол кусок камня.
Воин свесился с моста – орлиные глаза светились безумным страхом, клюв крушил проткнутый камень, брызнула крошка, бровь витязя обожгло болью. Великан отпустил конец цепи, металлическая лента запетляла в воздухе, клюв в страхе раскрылся, ущелье содрогнулось от металлического скрежета.
Велет падал молча – сломанные крылья висели белоснежным горбом, из груди и обрубка ноги хлестала кровь, глаза пристально смотрели на победителя. Поверженного стража перевернуло, массы горячего воздуха закрутили, как сухой лист.
Из оранжевой реки всплыл темный остров, с гладкой поверхности потекли ручьи расплавленного металла. Распахнулась огромная пасть с частоколами игольчатых зубов. Кувыркаясь, велет влетел в гигантский зев: влажно затрещало, на зубьях остались красные капли, прилипло перышко. Зубастая пещера схлопнулась, хозяин Огненной реки довольно заурчал, от утробного баса задрожали стены ущелья. Подняв огненный вал, чудище исчезло в оранжевых волнах.
Лют отодвинулся от края, распластался на спине, смотря невидяще широко распахнутыми глазами. Бурно вздымающаяся грудь замедлила движение, поднялась в последний раз и застыла.
Тело пронзила жестокая судорога, мышцы окаменели от чудовищного напряжения. Дыхание вырвалось со всхлипом, Лют хрипло закричал – внутри рвалось, лопалось, жгло каленым железом. Рыча затравленным зверем, поднялся на четвереньки – руки подгибались, дрожали, будто превратились в студень. Медленно, словно на хребте горы, встал на ноги, колени сухо хрустнули, едва не упал, до треска сжал челюсти.
Шагнул легко, тело качнуло к краю, неимоверным усилием отшатнулся, сделал второй шаг. Хромая на обе ноги, сплевывая вместе с выдохами темные сгустки, двинулся. Аспид-змей осторожно обвил шею, в бусинах глаз застыла тревога.
Оставив мост позади, Лют различил очертание первой ступени лестницы, внутри жалобно всхлипнуло. Задавил гнусное чувство, захромал вперед. Аспид-змей забеспокоился, с шипением сполз на плиту, белый хвост мелькнул в нише. Витязь оперся на стену, двинулся, как старик, споткнулся о твердое.
С готовностью переломился в поясе, отвратительный ком поднялся из желудка, гадко скребясь по горлу, рванулся наружу. Судороги разрывали, сочно лопнула какая-то жилка, тепла в теле убавилось. С тоской понял: уходит жизненная сила, еще пара приступов – и умрет.
Ларчик казался неподъемным. Лют возился, сопел, хныкал, но адамантовые грани выскальзывали из пальцев. Виски ломило, несколько раз терял сознание. Наконец змей обвил ларчик, заодно окольцевав раздробленное запястье. Лют вскрикнул от боли – груз пригнул к плите, – и двинулся медленно, со скоростью роста дерева.
Вечность прошла, пока дошел до подножия лестницы. Посмотрел вверх – мышцы шеи взорвались обжигающей болью, хлынули слезы. До верха – несколько лет. Лют обреченно вздохнул, шагнул на ступеньку.
Приступ боли скрутил тело, как выжимаемое белье, затрещали связки, кости отделились от мяса, швы черепа расползлись, горло ожег раскаленный ком, на ступеньку шлепнулся сгусток, растекся омерзительным пятном. Холод сковал ледяным панцирем, огонек тепла, не крупнее макового зернышка, трепетал в груди, готовясь погаснуть.
– Чаруня, – промычал Лют полубезумно. От прекрасного имени сердце дрогнуло, кровь лениво плеснула, нога сделала шаг. – Чаруня.
Бой сердца, глотки воздуха заменило имя самой прекрасной на свете женщины. Лют повторял его исступленно и вползал на ступень – держась за стену, хрустя раздробленными коленями, оставляя на камне мокрый след.
Тело не подчинялось – хотелось лечь, свернуться калачиком и заснуть. Лют взмолился, выторговал у смерти мгновение: еще шаг – и умру. Смерть отступила. Лют взобрался на ступень выше – небытие потребовало свое.
– Еще шаг, и умру, – попросил Лют.
Смерть заворчала, витязь сделал шаг, и еще, и еще, пришептывая:
– Немного осталось, взберусь на ступень и помру.
Глава пятнадцатая
Стрый допил кувшин молока, лапища потянулась к новому, слуга скользнул тенью, пустая посуда исчезла. Под потолком комнаты отразился довольный выдох. Могучан поерзал, бросил довольный взор на заставленный стол: деревянная ладонь паровала густо, горшочки, тарелки выстроились в ряд, жареные гуси развалились среди овощей, щука маняще смотрела с зеленого ложа.
– Короед, иди сюда! – громыхнул великан.
Старый слуга мигом вырос из пола, уставился выжидательно. Воевода смерил пройдоху тяжелым взором.
– Где яишенка?
– Так слуга недотепа опрокинул сковороду, щас новую жарят, – ответил Короед, виляя глазами.
– Да, а что у тебя на губах? – спросил воевода подозрительно.
Короед сказал чуточку обиженно:
– Нет там ничего, батюшка. Что за намеки?
Воевода махнул ручищей, взбитый воздух ударил в лицо слуги.
– Ладно, вели подать еще молочка, парного.
Короед развел руками:
– Да где взять? Не доить же сейчас коров. Может, мальчишку позвать? – добавил он торопливо, видя нахмуренные брови. – Сыграет, взвеселит сердце?
– Пущай спит, – отмахнулся Стрый. – Темень непроглядная. Ладно, ступай, обормот.
Короед метнулся из обеденной. Стрый шумно втянул сытный воздух, пальцы впились в гуся, сочно треснуло, запаровало, будто на морозе, половина тушки исчезла во рту, косточки тихо хрустнули. Стрый ел много, жадно, брызги от разорванных тушек птицы сыпали в стороны. Капли попали на светец, зашипело, полыхнуло ярко. Слуга робко вошел, в руках парующая сковорода, скворчало аппетитно.
Глаза Стрыя загорелись неутолимым голодом, будто только что не съел десяток гусей и кур да телячью ногу. Яркие глазки перерезала полоса ножа, сочные ломти отправились в прожорливую пасть.
Короед появился незаметно, осторожно кхекнул.
– Там гости, воевода-батюшка, – выпалил он в ответ на вопросительный взгляд.
– Кого нечистая несет? – нахмурился могучан.
Половицы сухо простучали под посохом, в проеме двери показалась волчья шкура, седая голова.
– Здрав будь, воевода, – сказал Вольга напряженно.
– Случилось чего? – спросил воевода настороженно.
Короед навострил уши, но злобный взгляд ошпарил лицо, и он умчался, только дверь хлопнула. Вольга сказал с тревогой:
