Джуд Фишер - Дикая магия
Зверь остановился, оглушительно взревел и встал на задние лапы; из брюха медведя хлестала кровь и лезли внутренности. Затем он рухнул на спину и так ударился о льдину, что та треснула, и из щелей ударили фонтаны воды. Миг зверь держался лапами за края пролома, затем они обломились, и медведь ушел в черную, как ночь, воду, увлекая с собой противника.
Фент разинул рот, чтобы завопить, но шок от ледяной воды был так силен, что вместо крика из горла вырвалось только шипение. Медведь развернулся в полынье мордой к Фенту и, собрав все силы, бросился на него. Из воды вылетела рука Фента — в ней был нож; клинок ударил снизу в голову зверя. Хищник заревел и, быстро щелкнув клыками, откусил руку с ножом у запястья, после чего нырнул в ледяную воду и скрылся под льдиной.
Теперь Фент вопил по-настоящему; глаза на восковом лице горели безумием и болью.
Урс Одно Ухо подполз по льду к полынье и схватил парня за капюшон.
— Я его держу! — крикнул он Арану Арансону, который будто прирос к месту, не в силах двинуть ни рукой, ни ногой.
Потом, словно очнувшись от кошмара, Аран на четвереньках подобрался к полынье и поймал руку сына. Вместо правой кисти была культя, и из нее толчками хлестала кровь, дымящаяся на морозном воздухе; глаза Фента уже начали закатываться.
К тому времени, когда они вытащили парня из воды, он был без сознания и едва дышал. Судороги сотрясали его тело. Аран посмотрел на Урса.
— Клянусь Суром, — сказал он дрожащим голосом, — я не перенесу потери второго сына!
Они завернули бесчувственное тело во все теплое, что у них было, растерли его, согрели оставшуюся питьевую воду и по капле влили в рот. Урс прижег культю на огне и перевязал, а Аран смотрел в сторону, едва сдерживая тошноту. Фент не приходил в себя.
Наконец Урс сказал:
— Мы должны идти дальше. Если останемся здесь — умрем.
Хозяин Камнепада посмотрел на него мутными глазами и кивнул. Великан взвалил безвольное тело Фента Арансона на плечо, и они пошли.
В ту ночь в северном небе загорелись дивные огни. Бледно-зеленые и розовые пелены повисли над горизонтом и колыхались, словно колеблемые летним ветром шелковые занавеси, то сворачиваясь, то разглаживаясь, накладываясь одна на другую. Зрелище было невероятно красивым. Два человека стояли, зачарованные этим чудом, не произнося ни слова. Оба решили, что идти следует прямиком к этому сиянию, оно словно притягивало их как магнитом. Они шли, и огни играли на их лицах, убирая морщины и смягчая суровое выражение, тяжелой печатью лежавшее на них уже много дней. Снег и лед под ногами окрашивались в яркие цвета, и им казалось, что они попали в волшебный мир.
Но чудесное сияние рассеялось, и снова опустилась кромешная тьма, а вместе с ней вернулось отчаяние. Они были невообразимо далеко от мира, населенного людьми, возвращение представлялось невозможным, пищи, а значит, и надежды на спасение не было, и поход, очевидно, близился к концу.
В этот миг полного упадка физических и душевных сил они увидели во льду огромную полынью, а возле нее — неподвижную тушу белого медведя. Урс осторожно опустил Фента и подошел к зверю, чтобы обследовать его. Тот был мертв — без всякого сомнения, именно этот медведь напал на них, потому что брюхо его, омытое водой, было распорото и покрыто многочисленными метками от ножа Фента.
— Клянусь богами, — выдохнул Урс, — мы еще не погибли.
Они развели маленький костерок, пожертвовав остатками трута и одной кожаной сумкой, и вырезали из туши несколько кусков мяса. Аран Арансон распотрошил медведя и исследовал содержимое его желудка. Он обнаружил там груды рыбьих и лисьих костей и непереваренные еще куски плоти, а также несколько любопытных вещиц. Больше всего его потрясла одна из них; он осторожно извлек ее и держал на вытянутой руке, морщась от вони и отвращения. Наклонившись к полынье, он омыл вещицу в ледяной воде. Освобожденная от слизи, она ярко засверкала. Эту вещь изготовили из светлого металла на Западных островах; подобные амулеты носили почти все моряки из уважаемых семейств. Филигранной работы серебряный якорек… Флинт Хакасон поднес его к самым глазам Арана Арансона, когда сообщал, что теперь все его надежды связаны не с капитаном, а с Хозяином Суром. Флинт никогда не расставался с ним и носил на шее.
Аран вздрогнул, вспомнив все это. Амулет выпал из его пальцев и бесшумно лег на пушистый снег. Он лежал как напоминание о прошлой жизни, как свидетельство его вины. Ни один моряк добровольно не расстанется с оберегом, и Флинт Хакасон — не исключение.
Они продолжили обследование желудка хищника и обнаружили прямые указания на то, кого сожрало чудовище перед тем, как напасть на них.
— Я этого медведя есть не буду, — твердо заявил Аран. — Не хватало только питаться зверем, который недавно сожрал твоих товарищей.
— Еще хуже — умереть от голода, когда перед тобой такая куча мяса. Хотя бы так отомстим ему, — заметил Урс.
— Фент уже отомстил, он забрал его жизнь.
— Да, но, похоже, зверь заберет его.
Аран какое-то время обдумывал эти слова. Потом кивнул.
— Мы будем есть это мясо, однако сердце медведя оставим для моего сына.
Они поджарили и съели лучшие куски, а потом приготовили на огне сердце зверя. Аран мелко нарезал его и начал понемногу класть в рот сыну. Парень не реагировал. Тогда они усадили Фента и принялись действовать вдвоем: Урс поддерживал голову, чуть отклоняя ее назад, а Аран клал в рот мясо и лил воду. Урс пальцами двигал кадык Фента, провоцируя глотательные движения, и пища попадала в желудок, хотя Фент был без сознания. Они не переставали надеяться, что он вот-вот придет в себя. Но этого не случилось. Вырезав лучшее мясо из туши поверженного врага и стиснув зубы, путники снова двинулись вперед.
Фент Арансон пребывал на грани света и тьмы. Кровь билась в жилах, стук отдавался в ушах. Он сознавал, что находится где-то между сном и явью. Ему было тепло и холодно одновременно. Он существовал в двух мирах — в мире живых и в мире мертвых. В каком остаться?.. В его положении не приходилось выбирать свою судьбу. Поэтому он не двигался и просто лежал на плече великана, как мешок с турнепсом. Его отец шел впереди и даже не знал, в какой именно момент он переступил невидимую, занесенную снегом черту, отделявшую мир людей от мира преданий.
Эпилог
За час до полуночи у королевы начались схватки. В это время она беседовала со своей камеристкой, миловидной темноволосой девушкой с Галианских островов, довольно пухленькой. Девушка откликалась на странное имя — ее звали Лета Чайкино Крыло. Последняя уведомила о событии высокую одноглазую старуху, которая на приемах всегда теперь стояла возле трона королевы.
