Дэвид Эддингс - Сияющая цитадель
— Неплохая идея, но как нам подобраться настолько близко, чтобы прикончить его?
— Я уже достаточно близко, Спархок. Я бы мог убить его прямо отсюда.
— Халэд, он в двухстах пятидесяти шагах от нас. Твой отец говорил, что предел стрельбы из арбалета — двести ярдов, да и то если повезет попасть в цель.
— Я стреляю лучше, чем отец. — Халэд поднял свой арбалет. — Я улучшил прицел и немного удлинил рычаги. Поверь мне, Инсетес достаточно близко. Отсюда я сумел бы попасть болтом в его ноздрю.
— Живописная была бы картина. Пойдем-ка поговорим с Вэнионом.
Они соскользнули с холма, взобрались на коней и вернулись в укрытый лагерь. Спархок в нескольких словах объяснил остальным план своего оруженосца.
— И ты уверен, Халэд, что сумеешь попасть в него на таком расстоянии? — слегка скептически осведомился Вэнион.
Халэд вздохнул.
— Я должен доказать это наглядно, мой лорд? — осведомился он.
Вэнион покачал головой.
— Нет. Если ты скажешь, что сумеешь попасть в него, я поверю твоему слову.
— Хорошо. Я сумею попасть в него, мой лорд.
— Для меня этого достаточно. — Вэнион нахмурился. — Каков, по-твоему, может быть крайний предел стрельбы из арбалета?
Халэд развел руками.
— Нужно проверить, лорд Вэнион, — сказал он. — Я уверен, что смогу смастерить арбалет, который будет стрелять на тысячу ярдов, только вот целиться из него будет трудновато, и понадобится полчаса и двое людей, чтобы перезарядить его. Рычаги в этом случае должны быть очень жесткими.
— Тысяча шагов… — Вэнион вздохнул, качая головой. Затем он постучал костяшками пальцев по прикрытой доспехами груди. — Боюсь, мы скоро устареем, господа, — сказал он, но тут же выпрямился. — Но пока еще не устарели. Раз уж мы все равно здесь, давайте обезвредим южный пирс. Это будет стоить нам одного арбалетного болта и одной конной атаки. Потери, которые мы нанесем нашим врагам, обойдутся им намного дороже.
Кринг и Тикуме, оба верхом, поднялись на холм с берега, за ними трусил капитан Сорджи. Сорджи был не слишком умелым всадником и ехал неловко, цепляясь за луку седла.
— Друг Сорджи приплыл к берегу в весельной лодке, — сообщил Кринг. — Его большие лодки в море, в миле от берега.
— Суда, друг Кринг, — со страдальческой гримасой поправил его Сорджи. — Лодки есть лодки, а это — суда.
— Какая разница, друг Сорджи?
— На судне командует капитан. Лодкой правят гребцы по общему согласию. — Сорджи помрачнел. — У нас трудности, мастер Клаф. Лед намерзает рядом с моими судами. Я могу подвести их к берегу, но проку вам в том будет немного. Я промерил дно — нам нужно проплыть еще пару миль, чтобы обогнуть риф, который отходит в море от этой скалы. У нас больше нет этой пары миль. Ледяные поля очень быстро подступают к берегу.
— Спархок, — сказала Афраэль, — тебе следует поговорить с Беллиомом. Кажется, я еще утром сказала тебе об этом.
— Да, действительно, — согласился он.
— Почему же ты этого не сделал?
— Я был занят.
— Они становятся такими с возрастом, — пояснила Сефрения сестре. — Упрямые, как ослы, и нарочно откладывают то, что должны бы сделать, только потому, что это предлагаем мы. Они терпеть не могут, когда им говорят, что надо сделать.
— Как с этим лучше всего управиться? Сефрения сладко улыбнулась обступившим ее воинам.
— Я всегда добиваюсь своего, говоря им, что они должны сделать совсем не то, что мне нужно на самом деле.
— Ну, ладно, — с сомнением проговорила Богиня-Дитя. — По мне, так это просто глупо, но если уж иначе толку не добьешься… — Она выпрямилась. — Спархок! — повелительно сказала она. — Не смей говорить с Беллиомом!
Спархок вздохнул.
— Интересно, отыщет ли Долмант по возвращении для меня местечко в монастыре, — пробормотал он.
Спархок и Вэнион отошли подальше от остальных, чтобы побеседовать с Сапфирной Розой. Флейта следовала за ними. Спархок коснулся кольцом крышки шкатулки.
— Откройся! — велел он. Крышка со щелчком открылась.
— Голубая Роза, — сказал Спархок, — зима близится с неслыханной быстротой, и лед, замерзающий в море, грозит разрушить наши замыслы. Желали же мы отплыть подальше от превосходной твоей стены, дабы наши перемещения не обеспокоили дочери твоей.
— Ты весьма внимателен, Анакха, — ответил голос Вэниона.
— Внимательность его не свободна от личного интереса, Камень-Цветок, — с лукавой улыбкой заметила Афраэль. — Когда дочь твоя содрогается, сие приводит в расстройство его желудок.
— Ты не должна была этого говорить, Афраэль, — упрекнул ее Спархок. — Или ты решила все сделать сама?
— Нет. Я для этого слишком хорошо воспитана.
— Зачем ты тогда пошла с нами?
— Потому что я должна извиниться перед Беллиомом — а он должен кое-что мне объяснить. — Она заглянула в золотую шкатулку, и лазурное сияние камня озарило ее лицо. Афраэль обратилась впрямую к Беллиому на языке, которого Спархок не понимал, хотя было в нем что-то мучительно знакомое. Иногда она замолкала, и Спархок догадался, что Беллиом отвечает ей голосом, который она одна только и могла услышать. Один раз она рассмеялась серебристым смехом, который, казалось, заискрился в стылом воздухе.
— Ладно, Спархок, — сказала она наконец. — Мы с Беллиомом принесли друг другу извинения. Теперь можешь рассказать ему о своих трудностях.
— Ты слишком добра, — пробормотал он.
— Не вредничай.
— Я не стал бы отягчать тебя обыденными нашими заботами, Голубая Роза, — сказал Спархок, — однако мнится мне, что скорое наступление оного зимнего льда подхлестнуто рукою Киргона и отразить сей удар превыше наших сил.
В голосе Вэниона, которым ответил ему Беллиом, прозвучали суровые нотки.
— Сдается мне, Анакха, что надлежит Киргону преподать урок вежливости — а также и смирения. Истинно он волей своею ускорил замерзание льда, и за деяние сие я достойно ему отплачу. В море есть подводные реки, и повернул он одну из оных к берегу сему, дабы заморозить его во исполнение своего замысла. Я же поверну иную реку и принесу в сии северные места знойное дыхание тропиков, дабы растопило оно его лед.
Афраэль захлопала в ладоши, радостно рассмеявшись.
— Что в этом смешного? — спросил у нее Спархок.
— Киргону несколько дней будет слегка нездоровиться, — ответила она и весело добавила: — Ты мудр превыше всякой меры, о Камень-Цветок!
— Приятны мне слова твои, Афраэль, однако сдается мне, что в похвале твоей таится некоторая толика лести.
— Ну, — сказала она, — быть может, однако же преувеличенная похвала тем, кого мы любим, не суть такой уж тяжкий грех, не так ли?
