Чарльз де Линт - Волчья тень
Глядя ему вслед, я качаю головой. Совсем как Дэл. Стоит дать таким отпор, они сразу сникают. С ними просто – а вот как быть с тем, что с тобой творится, когда платишь им той же монетой, что у них в ходу?
Я убираю выкидушку в карман, и тут подходит Уильям.
– Простите, – говорю я ему, – не надо мне было этого делать.
– Может, и не надо, – говорит Уильям, – но он уж давненько напрашивался.
– Все равно нехорошо вышло.
Он кивает. А что ему сказать?
Мне и самой больше сказать нечего. Я бормочу что-то насчет подышать воздухом и тоже иду к двери. Слышу, как за спиной опять возникают голоса, и соображаю, что не уловила момента, когда они смолкли.
Лиходей меня не дождался. Снаружи никого и ничего, кроме ночи. Выхожу со двора на склон холма и присаживаюсь на камень лицом к сумеречному лесу, уходящему в бесконечную даль. И начинаю думать о нас с сестрой, как это мы получились такие разные. Я ведь тоже могла бы перемениться. Если постараться, можно было бы сделать лимонад из кислого лимона, который достался мне от мира. Нудное занятие, но, пожалуй, что-то есть в том, чтобы проснуться поутру и не краснеть, вспомнив, кто ты есть и чем занимаешься.
А для начала можно бы выполнить, что обещала Лиззи, той девчонке, которая ждет меня в трейлер-ном парке по соседству с Дэлом. Не знаю, понравится ли ей то, что я могу предложить. Она-то думает, я подкачу на роскошном розовом «кадиллаке» и увезу в жизнь, где все легко дается. А выйдет совсем по-другому. Я наверняка сумею честно заработать себе на жизнь – черт побери, сколько лет подрабатывала программированием, – даром, что ли, меня Гектор учил.
Вполне справлюсь, если буду весь день проводить за компьютером. И Лиззи могу тому же научить.
Конечно, неизвестно, захочет ли она жить своим трудом, но ведь пока не спросишь, не узнаешь. По крайней мере, это будет честное начало – я сдержу слово, а не оставлю ее ждать меня, как я ждала сестру, которая так за мной и не вернулась, – или, может, я ее не дождалась.
У меня только и была Рози, благослови ее бог, а Рози была не сильна по части честной жизни.
Ох, Рози…
Вот теперь я плачу, выплакиваю все, что копила в себе целую вечность. Плачу по Рози, по себе и по всему, что мы с ней натворили.
Я долго-долго сижу там, пока не высыхают слезы.
Я возвращаюсь к закрытию, чтобы помочь Уильяму прибраться. Мы не разговариваем, пока не заканчиваем работу и не усаживаемся за стол выпить чаю. И я ни того ни с сего выкладываю ему историю всей своей жизни, уже второй раз за пару недель – сначала сестре, а теперь вот ему.
– Всем случается ошибаться, – говорит он, когда я замолкаю.
– Ага, только не все повторяют ошибки из раза в раз, как я.
Он кивает:
– Верно, не повторяют, если понимают, что ошиблись. Ты не суди себя слишком строго. Не так уж много у тебя было времени задуматься.
– Я не вправе ни от кого ждать сочувствия, – говорю я ему.
– Для начала можно самой себе малость посочувствовать.
– Не поможет, – говорю я.
Хотя откуда мне знать? Я всегда была слишком занята, чтобы оглянуться на себя, – кроме того периода депрессии, в которой пребывала, пока не нанялась в копировалку.
– Пока не попробуешь, не узнаешь, – отвечает Уильям.
– Пожалуй. Только если я себя простить не могу – другие уж наверняка не простят.
– А ты об этом не думай, – говорит он. – Просто будь такой, какой хочешь быть. Начинай понемножку. Дай себе время накопить правильные поступки.
– Начинай с малого…
Он кивает.
Мы еще немножко сидим, я допиваю чай. Пора идти.
– Я вот думала, не знаешь ли ты, как мне попасть домой? – спрашиваю я. – То есть обратно в мир по ту сторону этого.
Он объясняет, как пользоваться аркой, – надо сосредоточиться на том, куда хочешь попасть, и тогда, пройдя сквозь нее, там и окажешься.
– И обратно так же, – добавляет он.
– Я обратно не вернусь.
– Заранее никогда не известно.
– Мне известно, – говорю я ему. – Встретился мне в лесу один старый дух и сказал, что если уж я покину страну снов, так обратного хода не будет.
Некоторое время он молчит.
– Я рад, что ты у меня погостила, – говорит он в конце концов. – Неплохое начало – быть такой, какой ты была здесь.
– Хоть я и пыталась перерезать горло посетителю, – уточняю я.
– Хоть и пыталась, – соглашается он.
Я встаю и протягиваю ему руку, но он руку не принимает, а вместо этого обнимает меня. Странное дело: я всегда старалась никого к себе не подпускать, а на него вовсе не злюсь и даже обнимаю его в ответ. Оказывается, это даже внушает спокойствие, как будто держишь в руках что-то существенное и утешительное.
– Давай принесу твои вещи, – предлагает он.
Я качаю головой:
– Мне ничего не нужно, особенно пистолет. – Вынимаю из кармана нож и пытаюсь вручить ему. – Он мне тоже не понадобится.
Но Уильям не берет.
– Если ты начинаешь новую жизнь, – говорит он, – это еще не значит, что никто в ней не захочет воспользоваться твоей слабостью. Оружие может тебе понадобиться. Запомни, вовсе не стыдно драться, если правда на твоей стороне.
– И какая же это правда? – спрашиваю.
– Что люди имеют право быть такими, какими хотят быть. Всегда найдется кто-нибудь, кто попытается лишить их этого права, – что в этом мире, что в другом. Нельзя им этого позволять.
– Значит, ты одобряешь насилие?
Он качает головой:
– Нет, но мы вправе защищать себя от насилия.
Он меня совсем запутал.
– Тогда чем же мы лучше их? – спрашиваю я.
– Подставить другую щеку – значит отдать им победу.
– Да? А я думала, хороший человек должен уметь прощать.
– Чтобы прощать, надо остаться в живых, – говорит он мне.
Я забираю эту мысль с собой, в мир по другую сторону этого мира.
Джилли
Ньюфорд, август
Я думала, стоит параличу пройти и я сразу вернусь к нормальной жизни, а вышло не так. Чувствительность и в руке и в ноге восстановилась, но в них по-прежнему полно колючих мурашек, а настоящей силы и точности движений нет.
Лучше всего было, когда с плеча сняли гипс. От полной беспомощности – мгновенный переход ко всему, что мы считаем само собой разумеющимся: к способности самой поесть, самой причесаться да просто поднять что-нибудь. Иногда я беру карандаш и катаю его между большим и указательным пальцами – просто удовольствия ради. Но рисовать пока не пробую.
Зато я уже разъезжаю в кресле-каталке. Попросила убрать подножку с левой стороны, так что здоровой рукой могу крутить колесо, а ногой немного править и отталкиваться. Двигаюсь не быстрее улитки и ужасно быстро устаю, но даже не стану пытаться объяснить, что значит для меня возможность передвигаться, пусть и ограниченная.
