Реальность сердца (СИ) - Апраксина Татьяна
— Ты мне задал вопрос. Я могу тебе ответить. Это решение от противного, конечно, но я могу сказать, чего это существо не хотело бы больше всего на свете. Мне… — Гоэллон потянулся и зажег свечу: ему нужно было не только слышать голос, но и видеть лицо; увиденное заставило передернуться: белая маска с черными провалами. — Мне даже тяжело об этом думать, говорить же…
— Поставь кружку. Повернись спиной, — юноша положил ладони Альдингу на виски, на ходу вспоминая науку герцога, попытался нащупать источники боли. В пальцы ударило чем-то мерзким, колючим и больно бьющимся; к заурядной головной боли, так знакомой юноше, это никакого отношения не имело, не могло иметь… Мигрень кусаться не умеет. А вот всякие пакостные дряни, по ошибке считающие себя равными богам; хотя это разобраться еще надо, кто хуже, кабы не все четверо хуже, что ж за беда такая… Саннио стащил с шеи медальон со святой реликвией и надел цепочку на шею товарищу.
— Что это?
— Лекарство, — хмыкнул молодой человек. — Надежное. Скажешь, когда отпустит. Мне быстро помогло. Альдинг развернулся, стискивая в кулаке осколок черного камня. С лица медленно уходило неживое выражение; Саннио думал только об одном: «Как же ты сюда дошел, как же ухитрился, и ведь еще болтал — по шее, точно, и не один раз, вот погоди, вот станет тебе лучше, я же тебе эту шею отобью всмятку…»
— Благодарю.
— Реми Алларэ поблагодаришь. Ты сразу не мог сказать?!
— Привычка…
— Так чего бы там не хотело это… невесть что?
— Чтобы мы ехали на запад.
— Почему именно на запад?
— Не знаю. На запад… — отчаяние в глазах, немая просьба поверить или хотя бы не спрашивать. — Я не могу объяснить… кольцо! Перстень, давешний подарок, который Альдинг так и носил, не снимая. Родовая реликвия, знак связи между двумя Старшими Родами. Камень со ступенчатой огранкой, в серебряной оправе. Тяжелая древняя вещь, пришедшаяся юному барону Литто по руке так, словно Альдинг точь-в-точь походил на дальнего предка.
— Да верю я, верю! Значит, едем на запад. А привычку такую ты себе засунь в неудобосказуемое место! — с наслаждением добавил Саннио и ребром ладони двинул другу по шее. Тот почему-то не оскорбился и на дуэль обидчика вызывать не стал. Может быть, родовой девиз «Истина в молчании» стал барону Литто несколько тесноват?
5. Брулен — Собра — Церковные земли
Ель рухнула внезапно, хлестнув разлапистыми колючими ветвями по лицу, но куда больше досталось коню. Тот встал на дыбы. Хорошо еще, что ночью по лесной дороге ехали шагом… «Докатались! — подумал Араон, вцепляясь обеими руками в лошадиную гриву. — Этого следовало ждать…» Более всего его испугала не засада в ночном лесу, не перспектива оказаться под копытами кобылы Ханны, а собственное ледяное равнодушие. Тело делало свое дело, удерживало коня, балансировало в седле; разум бесстрастно просчитывал варианты. Преследователи из столицы? Но зачем бы им рисковать жизнью тех, кого им поручено вернуть в Собру? Еретики? Может быть, но кто из троих представляет интерес для «заветников»? Пожалуй, никто. Значит, просто грабители — и это наихудший вариант. Сзади — он не видел, но слышал, — упала на колени кобыла Ханны. Девушка вылетела из седла, но приземлилась умело; и тут же ее кто-то схватил за руку.
Должно быть, не слишком сильно — послышалась оплеуха и сердитая реплика, в ответ басовитый смех.
— Повежливее! — приказал брат Жан; кажется, его послушались. На всю компанию разбойников факел был только один, и то плохонький, поэтому нельзя было даже сосчитать противников. Явно больше пяти — и это только спереди… Рука в кожаной рукавице перехватила поводья коня.
— Слазь! Юноша покорно спешился, отшагнул назад, оказавшись рядом с Ханной.
— Монахи? — спросил тот же голос. — Мать и Воин, дурная добыча…
— Блюдущие, — ответил второй, хриплый. — И баба с ними?
Факел описал петлю вокруг лица Араона; слишком близко — пламя едва не лизнуло волосы.
— А кони знатные… — голос повыше, помоложе.
— Дальше пешком пойдете, — сообщил первый. — Хотите — пожалуйте к нашему костру, а не хотите — так скатертью дорожка. Кошельки, конечно, придется отдать… да и оружие тоже.
— И сапоги! — добавил хриплоголосый. — Сымайте.
— Мы принадлежим к ордену Блюдущих Чистоту, — спокойно сказал брат Жан, опустив руку на плечо Араона. — Грабить нас — большая ошибка.
— Да поплевать!
— Ах, да неужели? — старший в банде говорил куда грамотнее прочих. — К утру, если не будете сворачивать с дороги, выйдете из леса. Встретите своих — жалуйтесь. Не забудьте сказать, что с вами обошлись со всем почтением.
— На кого же нам жаловаться? — поинтересовалась Ханна.
— На Якоба Эйка и его веселых молодцов. Араон расхохотался, едва не согнувшись пополам. Многочисленное бруленское семейство не переставало изумлять многообразием своих талантов. Один тайной службой его величества — Араона, что самое забавное — руководил, другой в это же время Реми Алларэ доносил на брата, третий вот, извольте, по лесам промышляет. Дернул же Противостоящий пересечь границу Брулена, а не ехать через Сеорию, как предлагала Ханна…
— Привет вам от братьев, — отсмеявшись, сказал юноша; Ханна ткнула его в спину, но Араон не понял, в чем дело — уж больно смешно было.
— Господа из столицы? — предводитель разбойников оживился. Глаза, поначалу ослепленные факелом, вновь привыкли к темноте, и можно было разглядеть очередного представителя семейства Эйков, а заодно и его веселых молодцов. Якоб Эйк заставил Араона вспомнить легкомысленную песенку про кошмарный сон гулящей девицы, которую порой напевал Далорн: «Мари приснились семь близнецов — от всех отцов! — спокойной ночи ей, и нам спокойной ночи…». Якоб мало походил на Яна-Петера и Винсента. Высокий, широкоплечий, похожий на добродушного — до поры — медведя. Светлые волосы, нос картошкой и ехиднейшая улыбка на губах. Всем был бы достойный бруленский владетель, кабы на дороге разбоем не промышлял…
— Господа из столицы, — воспользовался ситуацией брат Жан. — С важным поручением к настоятелю Схефферской обители. Наиболее благоразумным для вас, господин Эйк, будет отпустить нас, не лишая имущества. Мы же никому не расскажем о нашей приятной встрече с вами.
— С чего же вы взяли, — все с той же улыбочкой поинтересовался Якоб, — что мы тут полны почтения к Блюдущим? Араон передернулся. Старший из братьев Эйков принадлежал к «заветникам», младший тоже якшался с ними, так отчего средний должен стать исключением? Даже если он сам не еретик, то вполне может разделять семейную ненависть к монахам, преследовавшим ересь по всей стране. Разбойник, ненавидящий братьев ордена — можно ли вляпаться во что-то похуже?
— Поначалу я думал вас отпустить. Но вы слишком уж напираете на свою принадлежность к серым собакам, — Якобу было весело, и от подобного веселья у юноши бежал по спине холодок. — Значит, с поручением. Значит, к настоятелю. Вяжи их, ребята!.. Араон ожидал большего; отделался же пятком тумаков, скорее уж, обидных, чем болезненных, и то лишь потому, что сопротивлялся попыткам снять с него сапоги. Все равно сняли, да еще и связали ноги. Не туго, но умело — маленький шаг сделать можно, а вот чуть пошире, и тут же чувствуешь себя стреноженной лошадью. Руки и вовсе оставили свободными. Так же обошлись и с братом Жаном, Ханну попросту оставили несвязанной, Якоб только придерживал ее под локоть, изображая благовоспитанного ухажера. По мнению юноши, это было самой большой ошибкой благородного разбойника; судя по тихой мечтательности, вроде бы не свойственной северянке в подобных ситуациях, она тоже думала о том, что напрасно, напрасно Эйк ее недооценивает… но время сюрпризов еще не пришло. Под хихиканье и насмешки доковыляли по лесной тропинке до костра. Лагерь разбойников, по мнению Араона, был сугубо временным — так, привал на одну ночь, не более того. Костер, над которым висели два закопченных котелка, пара поваленных сосенок, чтобы сидеть, да одинокая палатка. Когда язык пламени взметнулся повыше, юноша заметил, что родовой герб со стенки ее не спорот; господин Эйк не скрывался и не стеснялся своего ремесла. Когда принц ступил на край поляны, неподалеку раздалось тихое ржание; значит, рядом паслась пара-тройка лошадей. Те разбойнички, что вели отобранных у отряда Араона коней, проследовали в темноту. Опять ржание, знакомое и чужих коней; всхрап, возмущенный визг — значит, Синичка, кобыла Ханны, укусила кого-нибудь из разбойничьих жеребцов. Норова у Синички было не меньше, чем у всадницы. Рассадили всех троих на тех же сосенках, но на значительном расстоянии друг от друга, так, что и переговариваться было нельзя. Араон видел спину брата Жана и затылок Ханны. Оба вели себя спокойно, не бранились и не сопротивлялись; юноша решил держаться так же. Разбойники не обманули: жертвам ограбления и впрямь был предложен ужин, да еще и довольно сносный: каша с мясом, наверняка с зайчатиной. Еще девятину назад Араон бы от подобной пищи отказался, а запах и вид вызвал бы тошноту, но по дороге они не раз питались именно так, кидая в один котел крупу и то, что удавалось подстрелить — охотилась Ханна, большая любительница прогуляться с дамским охотничьим арбалетом по окрестностям. После пяти-шести часов верховой езды такая пища казалась изысканным деликатесом; вот и разбойничья каша тоже была принята без капризов. Отказываться и разыгрывать плененного гордеца юноша счел неразумным: мало ли что будет дальше, лучше быть сытым и отдохнувшим, а заодно и выглядеть тихоней, чем голодным и надменным, а потому подозрительным. Монаху ордена Блюдущих Чистоту особо выкаблучиваться было бы неуместно, а Араон все еще надеялся сойти за простого послушника, пусть и из сословия благородных людей, который сопровождает старшего в какую-то там обитель. Не вышло.
