Гай Гэвриел Кей - Тигана
15
Через три дня, на рассвете, они пересекли границу к югу от двух фортов, и Дэвин ступил на землю Тиганы впервые с тех пор, как отец увез его отсюда совсем маленьким.
Только самые бедные музыканты приходили в Нижний Корте, труппы, которым не везло, отчаянно нуждающиеся в любых контрактах, как бы мало ни платили и какой бы мрачной ни была обстановка. Даже столько лет спустя после победы тиранов бродячие музыканты знали, что Нижний Корте сулит плохой заработок и серьезный риск быть ограбленными игратянами либо в самой провинции, либо на границе.
Все знали эту историю: жители Нижнего Корте убили сына Брандина и расплачивались за это своей кровью, деньгами и жестоким угнетением. Все это создавало мрачную обстановку, соглашались бродячие артисты, обсуждая этот вопрос в тавернах и ночлежках Феррата или Корте. Только изголодавшиеся или начинающие соглашались на плохо оплачиваемую и полную риска работу в этой печальной провинции на юго-западе. К моменту появления Дэвина в труппе Менико ди Феррат уже давно гастролировал по стране и завоевал себе настолько хорошую репутацию, что мог обходить стороной эту провинцию. Да к тому же тут были замешаны чары; никто толком не понимал этого, но бродячие артисты были людьми суеверными, и при наличии выбора немногие рисковали отправиться туда, где действовала магия. Все знали о проблемах, с которыми можно столкнуться в Нижнем Корте. Все знали эти истории.
Итак, Дэвин очутился здесь впервые. В последние часы скачки в темноте он ждал момента перехода границы. С тех пор, как они увидели к северу от себя форт Синаве, он знал, что граница уже близко, и знал, что именно находится по другую ее сторону.
И теперь, когда первые, бледные лучи восходящего солнца показались за их спиной, он подъехал к линии каменных пограничных знаков, протянувшейся на север и на юг между двумя фортами, и взглянул вверх, на ближайший из старых, обветренных, гладких монолитов. Потом проехал мимо, пересек границу и очутился в Тигане.
К своему отчаянию, он обнаружил, что понятия не имеет, что думать и как реагировать. Он чувствовал себя растерянным и сбитым с толку. Несколько часов назад его охватила неудержимая дрожь, когда они увидели далекие огни Синаве в темноте, и его воображение разыгралось. «Скоро я буду дома, — сказал он себе. — На земле, где я родился».
Теперь, проезжая на запад мимо пограничного камня, Дэвин настойчиво оглядывался по сторонам, пока небо, а потом вершины холмов и деревьев медленно заливал свет, и наконец весь мир, насколько хватало глаз, засиял в лучах весеннего солнца.
Этот пейзаж ничем не отличался от того, который разворачивался перед ними в последние два дня. Холмистый, с густыми лесами на южных склонах, окаймленный горами на горизонте. Он увидел, как олень поднял голову на водопое у ручья. Замер на мгновение, глядя на них, потом спохватился и убежал.
В Чертандо они тоже видели оленя.
«Это же дом!» — снова сказал себе Дэвин, ожидая отклика в душе. На этой земле его отец встретил и полюбил мать, родились он и братья, и отсюда Гэрин ди Тигана бежал на север, вдовец с тремя маленькими сыновьями, прочь от убийственного гнева Играта. Дэвин пытался представить себе это: отца на повозке, одного из близнецов на сиденье рядом с ним, второго — наверное, они сменяли друг друга, — сзади с вещами, держащего на руках Дэвина, пока они ехали сквозь красный закат, затмеваемый дымом и пожарами на горизонте.
Почему-то эта картина казалась фальшивой, но Дэвин не мог бы объяснить почему. Или, точнее, не фальшивой, а какой-то нереальной. Слишком легко она напрашивалась. Дело в том, что это даже могло быть правдой, все могло быть именно так, но Дэвин этого не знал. Не мог знать. У него не было воспоминаний об этой поездке, об этом месте. Никаких корней, никакой истории. Это был дом, но он не был домом. Страна, по которой они ехали, даже не была Тиганой. Он никогда не слышал этого имени до той ночи, полгода назад, не говоря уже об истории, о легендах, хрониках ее прошлого.
Это была провинция Нижний Корте; так он называл ее всю жизнь.
Дэвин покачал головой, раздраженный, глубоко расстроенный. Едущий рядом с ним Эрлейн озирался по сторонам, на его губах играла насмешливая улыбка, что еще больше раздражало Дэвина. Алессан ехал впереди один. После границы он не сказал ни слова.
У него были воспоминания, Дэвин это знал, и, хотя понимал, что это странно и даже неестественно, завидовал принцу. Как ни мучительны были его воспоминания, они имели корни и сформировались на этой земле, которая действительно была его домом.
В том, что чувствовал или вспоминал сейчас Алессан, не было ничего нереального. Эти чувства и воспоминания были болезненной, грубой реальностью, смятой тканью его собственной жизни. Дэвин старался представить себе под веселые песни птиц великолепного весеннего утра, как чувствует себя принц. Ему казалось, что он смог, но только отчасти. Скорее догадался, чем представил. Помимо прочего, и, возможно, прежде всего, Алессан ехал туда, где умирала его мать. Неудивительно, что он подгонял своего коня; неудивительно, что он молчал.
Он имеет право, думал Дэвин, глядя, как скачет принц, прямой и полный самообладания, впереди них. Он имеет право на то одиночество, на то облегчение страданий, которое ему необходимо. Ибо он несет людям осуществление мечты, а большинство из них даже не знает об этом.
И эти мысли вывели его из состояния растерянности, прекратили его попытки осознать, где они находятся. Сосредоточившись на Алессане, он снова обрел способность ощущать страсть, жгучую внутреннюю реакцию на то, что здесь произошло и продолжает происходить. Каждый час каждого дня в опустошенной, сломленной провинции под названием Нижний Корте.
Где-то в глубине ума и души Дэвина созрели плоды долгих зимних раздумий и молчаливого присутствия при разговорах старших и более мудрых людей. Он понял, что он не первый и не последний из тех, кто обрел в одном-единственном человеке воплощение гораздо более трудной любви к абстракции или к мечте.
Именно тогда, оглядывая расстилающиеся перед ним земли под широкой аркой высокого голубого неба, Дэвин ощутил, как задрожали струны его души, будто она была арфой. Будто он сам был арфой. Он скакал галопом вслед за принцем, чувствовал удары конских копыт о твердую землю, и ему казалось, что это барабанная дробь аккомпанирует струнам арфы.
Судьба ждала их, яркая в его воображении, как разноцветные павильоны на равнине во время Игр Триады, которые проводились каждые три года. То, что они сейчас делали, было важным, могло все изменить. Дэвин чувствовал, как что-то уносит его вперед, поднимает и увлекает за собой в приливные волны, в водоворот будущего. В ту жизнь, какой она станет, когда все закончится.
