Патрик Ротфусс - Страхи мудреца. Книга 1
Мы вступили под сень шпалер, где, в тени зеленых сводов, разворачивались сотни темно-алых бутонов. В воздухе витал тонкий нежный аромат. Я погладил алые лепестки. Они были несказанно мягкие и шелковистые. Я подумал о Денне.
Маэр вернулся к нашему спору.
— Как бы то ни было, вы упускаете из виду главное. Физическая сила здесь — не самый удачный пример. Некоторые разновидности силы могут быть только заемными.
Он небрежно указал в дальний конец сада.
— Вон, видите графа Фарленда? Если вы спросите у него о его титуле, он скажет, что этот титул ему принадлежит. Для него титул — неотъемлемая часть его самого, подобно плоти и крови. Собственно, он и есть у него в крови. И почти каждый аристократ скажет вам то же самое. Они уверены, что их происхождение само по себе наделяет их правом на власть.
Маэр взглянул на меня, и глаза его насмешливо сверкнули.
— Но ведь они ошибаются. Это не врожденная их сила. Она заемная. Я мог бы отобрать его земли, и тогда он останется нищим бродягой.
Алверон поманил меня к себе, я подошел ближе.
— Вот в чем великий секрет! Даже мой титул, мои богатства, моя власть над людьми и землями, вся эта сила — заемная. Она принадлежит мне не более, чем сила вашей руки!
Он похлопал меня по руке и улыбнулся.
— Но я понимаю, в чем разница, и потому могу контролировать эту силу.
Он выпрямился и заговорил в полный голос:
— Добрый день, граф! Приятно прогуляться на солнышке, не правда ли?
— Разумеется, ваша светлость! А как хорош нынче селас, дух занимается!
Граф был плотный мужчина с брылями и пышными усами.
— Я в восхищении, поздравляю вас!
После того как мы разминулись с графом, Алверон продолжал:
— Вы обратили внимание, что он поздравил меня и похвалил мой селас? Хотя сам я никогда в жизни не держал в руках ни лопаты, ни граблей.
Он искоса взглянул на меня не без некоторого самодовольства.
— Вам по-прежнему кажется, будто врожденная сила важнее?
— Ваши доводы весьма убедительны, ваша светлость, — сказал я. — Однако…
— А вы упрямы, как я погляжу. Ну хорошо, еще один, последний пример. Согласны ли вы, что я никогда, ни за что не смогу родить ребенка?
— Полагаю, что это мы можем утверждать с уверенностью, ваша светлость.
— Однако если какая-нибудь женщина согласится выйти за меня замуж, у меня может родиться сын. Благодаря заемной силе человек может быть стремителен как конь, могуч как вол. Способны ли вы добиться всего этого с помощью своей врожденной силы?
Тут уж я спорить не мог.
— Я склоняюсь перед вашими аргументами, ваша светлость.
— А я склоняюсь перед вашей мудростью, позволившей вам признать мою правоту.
Он хихикнул, и в это же время до нас донесся слабый звон часового колокола.
— Вот зараза, — сказал маэр, и лицо у него вытянулось. — Мне придется пойти принять это свое гнусное снадобье, а не то с Кавдикусом целый оборот сладу не будет.
Я взглянул на него недоумевающе, и он пояснил:
— Он уже каким-то образом обнаружил, что я выплеснул вчерашнюю порцию в ночной горшок.
— Вашей светлости следует больше заботиться о своем здоровье.
Алверон насупился.
— Вы забываетесь! — бросил он.
Я смутился и покраснел, но прежде, чем я успел извиниться, он махнул рукой.
— Да нет, вы правы, конечно. Я знаю, это мой долг. Но вы говорите точно таким же тоном, как он. Довольно с меня одного Кавдикуса!
Он умолк и кивнул приближающейся паре. Мужчина был высок и хорош собой, на несколько лет старше меня. Дама — лет под тридцать, темноглазая, с изящным и злым ротиком.
— Добрый вечер, леди Хешуа. Надеюсь, вашему батюшке лучше?
— О да! — ответила дама. — Лекарь обещает, что он встанет на ноги еще до конца оборота.
Она перехватила мой взгляд, и ее алые губки многозначительно ухмыльнулись.
Потом мы разошлись. Я обнаружил, что несколько вспотел.
Если маэр что-то и заметил, он не обратил на это внимания.
— Ужасная женщина! Меняет кавалеров каждый оборот. Ее отец был ранен на дуэли со сквайром Хайтоном из-за «неподобающего» замечания. Вообще-то замечание было справедливым, но когда в дело идут шпаги, это уже не имеет значения.
— А что сквайр?
— А сквайр скончался на следующий день. Жаль, право. Хороший был человек, да язык за зубами держать не умел.
Он вздохнул и поднял глаза на часовую башню.
— Ладно, как я уже говорил, одного врача с меня довольно. Кавдикус хлопочет надо мной, точно наседка. А я терпеть не могу пить лекарства, когда я уже пошел на поправку.
Похоже, сегодня маэру и впрямь было лучше. По правде говоря, он не нуждался в том, чтобы опираться на мою руку. Я чувствовал, что он делает это лишь в качестве предлога, чтобы иметь возможность беседовать со мной вполголоса.
— Однако, мне кажется, улучшение вашего здоровья как раз доказывает, что его рекомендации вам помогают, — заметил я.
— Ну да, ну да. Его зелья прогоняют мою болезнь на целый оборот. А иногда даже на несколько месяцев…
Он с горечью вздохнул.
— Но она все равно возвращается. Неужто мне до конца своих дней придется пить лекарства?
— Быть может, со временем нужда в них минует, ваша светлость.
— Да я и сам на это надеялся. В своих недавних путешествиях Кавдикус собрал какие-то травки, которые произвели просто чудодейственный эффект. После последнего лечения я чувствовал себя здоровым почти целый год. Уже думал было, что наконец-то избавился от болезни…
Маэр, насупив брови, бросил взгляд на свою трость.
— И вот пожалуйста, опять!
— Если бы я мог вам чем-то помочь, ваша светлость, я был бы рад оказать вам услугу!
Алверон повернул голову и посмотрел мне в глаза. Через некоторое время он кивнул.
— Надо же, я вам верю, — сказал он. — Удивительное дело!
* * *За этой встречей последовало еще несколько подобных бесед. Я видел, что маэр меня прощупывает. Со всем искусством, приобретенным за сорок лет придворных интриг, он тонко направлял разговор, выясняя мое мнение по разным поводам и решая, достоин ли я его доверия.
Я, конечно, был не столь опытен, как маэр, но вести беседы я тоже умел. Я был всегда осмотрителен в ответах, неизменно любезен. Через несколько дней мы мало-помалу начали проникаться уважением друг к другу. Это не была дружба, как с графом Трепе. Маэр никогда не предлагал мне забыть о его титуле или садиться в его присутствии, и тем не менее мы сделались довольно близки. Трепе был мне другом, маэр же был как малознакомый дедушка: добрый, но старый, строгий и сдержанный.
У меня сложилось впечатление, что маэр очень одинок и поневоле вынужден держаться в стороне от своих подданных и придворных. Я начинал подозревать, что он писал к Трепе, чтобы отыскать себе товарища. Кого-то достаточно умного, но при этом не имеющего отношения к придворным интригам, с кем можно было бы время от времени побеседовать по душам.
