Пир стервятников - Мартин Джордж Р.Р.

«Нет, — отвечала Кет. — Все когда-нибудь должны умереть».

В безлунные ночи она пробиралась украдкой в храм, где он встречал ее неизменным вопросом:

«Какие вещи узнала ты из тех, что не знала раньше?»

«Я знаю, что кладет Слепой Бегго в горячий соус, который подает к устрицам, — отвечала она. — Знаю, что лицедеи из „Синего фонаря“ хотят ставить „Лорда со скорбным ликом“, а „Корабль“ в пику им — „Семь пьяных гребцов“. Знаю, что книготорговец Лото Лорнель ночует в доме капитана Моредо Престайна, когда тот уходит в плавание, и возвращается домой, как только „Лисичка“ приходит в порт».

«Это полезно знать. Скажи теперь, кто ты».

«Никто».

«Лжешь. Ты Кошка-Кет. Я хорошо тебя знаю. Иди спать, дитя, а утром будешь служить».

«Все мы должны служить», — отвечала она и служила — три дня из каждого лунного месяца. В безлунные ночи она становилась никем, служанкой Многоликого Бога в черно-белом одеянии. Вместе с добрым человеком она шагала в напоенном ароматами сумраке, неся свой фонарь. Она обмывала мертвых, обшаривала их одежду, пересчитывала их монеты. Порой, как в былые дни, помогала Умме на кухне, крошила белые грибы и чистила рыбу. Только в безлунные ночи и следующие за ними дни — в другое время она оставалась сироткой в слишком больших для нее сапогах, выкрикивающей на улицах «Ракушки, кому ракушки».

Она знала, что эта ночь тоже будет безлунной — в прошлую месяц на небе был совсем тоненький. «Что ты узнала из того, чего раньше не знала?» — спросит добрый человек, когда увидит ее. Я знаю, что дочь Бруско Брея встречается с парнем на крыше, пока ее отец спит, думала Кет. Талея говорит, что она позволяет ему себя трогать, хотя он наверняка вор, раз шастает ночью по крышам. Но это всего одна вещь — надо узнать еще две. Ничего, успеется. В гавани всегда найдется что-нибудь новое.

Дома она помогла сыновьям Бруско разгрузить лодку. Бруско с дочерьми тем временем раскладывали товар по трем тачкам на подстилках из водорослей.

— Вернетесь, когда продадите все, — сказал девочкам Бруско, как каждое утро, и они отправились. Брея покатила тачку к Пурпурной гавани, где стояли браавосские корабли, Талея, как всегда, собиралась торговать у Лунного Пруда и на Острове Богов, Кет девять из десяти дней посвящала Мусорной Заводи.

В Пурпурной гавани, между Затопленным Городом и Морским Дворцом, разрешалось швартоваться только браавоссийцам; мореходам из других Вольных Городов и прочих краев приходилось довольствоваться более бедной и грязной Мусорной Заводью. Шуму здесь тоже было куда больше: моряки и купцы из полусотни стран толпились на причалах вперемежку с теми, кто оказывал им услуги или норовил поживиться на них. Это место нравилось Кет больше всех в Браавосе. Нравился гомон, и диковинные запахи, и корабли, приходящие или отплывающие с вечерним приливом. Нравились моряки — горячие тирошийцы с крашеными бородами и зычными голосами; светловолосые лиссенийцы, которые вечно с ней торговались; приземистые волосатые иббенийцы, хрипло изрыгающие проклятия. Самыми любимыми у нее были летнийцы, гладкие и черные, как смола. Они носили плащи из красных, зеленых и желтых перьев, а их корабли с высокими мачтами и белыми парусами походили на лебедей.

Иногда сюда заходили и вестеросские суда — карраки из Староместа, торговые галеи из Синего Дола, Королевской Гавани, Чаячьего города, пузатые винные баркасы из Бора. Кет знала, как ее моллюски называются по-браавосски, но в Мусорной Заводи выкликала их на языке причалов и портовых таверн, где слова из дюжины других языков подкреплялись жестами, большей частью ругательными, — они-то и доставляли ей наибольшее удовольствие. Тем, кто к ней приставал, она показывала кукиш, обзывала их ослиным хреном или верблюжьей какашкой. «Верблюдов я, правда, ни разу не видела, — говорила она, — но их дерьмо сразу чую».

Изредка на нее кто-нибудь злился за это, но для таких случаев у Кет имелся карманный ножик. Она не забывала его точить и умела им пользоваться. Этому ее научил в «Счастливом порту» Красный Рогго, дожидаясь, когда Ланна освободится. Он показал ей, как прятать нож в рукаве, как вытряхивать, когда он ей понадобится, как незаметно срезать кошелек — чтобы успеть потратить монеты, пока хозяин их не хватился. Добрый человек согласился, что это тоже полезно знать, особенно ночью, когда брави и воры бродят по улицам. В гавани у Кет завелось много друзей — грузчики, скоморохи, канатчики, швецы парусов, содержатели таверн, пивовары, пекари, нищие, шлюхи. Они покупали у нее ракушки, рассказывали ей правдивые истории о городе Браавосе и выдуманные — про свою жизнь, смеялись над ее браавосским выговором. Кет, ничуть не обижаясь, показывала им кукиш и обзывала их верблюжьими какашками, а они покатывались со смеху. Гилоро Дотаре пел ей непристойные песенки, его брат Гилено открыл секрет, где лучше всего ловятся угри. Лицедеи из «Корабля» показывали, как надо становиться в позу, и учили ее монологам из «Ройнской песни», «Двух жен Завоевателя» и «Распутной купчихи». Перышко, маленький человек с грустными глазами, сочинявший все фривольные комедии для «Корабля», предлагал научить ее целоваться, но Тагганаро хлопнул его треской по мордасам, на том все и кончилось. Коссомо-Фокусник мог проглотить мышь, а потом вытащить ее из уха — это волшебство, говорил он. «Враки, — сказала Кет. — Она все время была у тебя в рукаве. Я видела, как она копошится».

— Устрицы, мидии, крабы, — выкрикивала она, и эти волшебные слова, как и полагается, открывали ей доступ почти повсюду. Она поднималась на палубу кораблей из Лисса, Староместа, Порт-Иббена, продавала свой товар часовым у башен городской знати. Однажды она пристроилась прямо на ступенях Дворца Истины, а когда другой торговец попытался ее прогнать, она перевернула его тележку и раскидала ракушки по булыжнику. У нее покупали таможенники и разносчики из Затопленного Города, где над зеленой лагуной видны купола и башни. Раз, когда Брее нездоровилось из-за лунных дней, Кет пошла вместо нее в Пурпурную гавань и продала креветок и крабов гребцам с прогулочной барки Морского Начальника, чьи борта от носа до кормы разукрашены смеющимися лицами. Иногда она поднималась вдоль водовода до Лунного Пруда, где ее покупателями были брави в полосатых шелках и тюремщики в тусклых кафтанах. Но постоянным ее местом оставалась Мусорная Заводь.

— Устрицы, мидии, крабы, — кричала она, везя тачку мимо причалов. — Креветки и ракушки. — За ней, привлеченная ее криками, увязалась грязная ярко-рыжая кошка. Следом появилась другая, серая, драная, с коротким хвостом. Кошек притягивала ее вкусно пахнущая тележка — бывало, что ближе к вечеру за Кет их тянулось около дюжины. Иногда она бросала им устрицу — кто первый сцапает. Большие коты, как она заметила, редко оказывались победителями; добыча зачастую перепадала тощим, шустрым, самым голодным. Вроде самой Кет. Ее любимцем был старый котяра с обгрызенным ухом. Он напоминал ей того, за которым она когда-то гонялась по всему Красному Замку. Нет, не она — другая девочка.

Два корабля, стоявшие здесь вчера, ушли, но вместо них прибыло сразу пять новых: маленькая каррака «Резвая обезьяна», огромный иббенийский китобой, разящий дегтем, кровью и рыбьим жиром, два потрепанных баркаса из Пентоса и стройная зеленая галея из Старого Волантиса. У каждых сходней она останавливалась и предлагала свой товар — раз на гаванском языке, раз на общем наречии Вестероса. Матрос с китобоя обругал ее так громко, что все кошки прыснули кто куда, пентошийский гребец спросил, сколько она хочет за устричку у себя между ног, но с другими ей повезло больше. Помощник на зеленой галее слопал сразу полдюжины устриц и рассказал, что капитана убили лиссенийские пираты, пытавшиеся взять их на абордаж у Ступеней.

— Это был мерзавец Саан со «Старухиным сыном» и большой «Валирийкой». Насилу ушли.

«Резвая обезьяна» пришла из Чаячьего города, и команда была рада поговорить на общем. Один спросил, почему это девочка из Королевской Гавани продает моллюсков в гавани Браавоса, и Кет рассказала свою придуманную историю.