Елена Грушковская - Великий Магистр
— Неплохая идея, — сказала я. — Гермиона, ты не находишь?
— Гм, пожалуй… — Док немного замялась, не зная, куда девать глаза от трагически-страстного взгляда Альвареса. — Я бы сказала, в этом что-то есть.
Её неуверенное одобрение произвело на Альвареса действие, по силе равное признанию в любви. Его напряжённый взгляд заблестел, осунувшееся, как после болезни, лицо посветлело, он был уже готов вот-вот улыбнуться, но заметил, что я наблюдаю, и мгновенно посуровел.
— Я тоже думаю, что это неплохая идея, — высказался Оскар. — Но для пущего эффекта эта акция должна быть освещена в СМИ. Если Общество «Аврора» ещё не растеряло всех своих связей… — Он глянул на Альвареса.
Тот кивнул.
— Попробуем. Кое-что ещё осталось.
Тут подала голос Вика, скромно сидевшая на своём месте на дальнем конце стола (она была впервые приглашена на совещание):
— Нужно, чтобы это выглядело естественно. То есть, пиар в СМИ нужен, но чтобы он получился как бы сам собой, а не с нашей подачи. У одной моей коллеги — когда я ещё работала в газете — диагностировали рак. Пока я слушала сейчас, мне удалось прощупать паутину насчёт неё… Она ещё жива, лежит в онкологическом центре. По характеру она почти как я… — Вика улыбнулась. — То есть, жутко любопытная и дотошная, преданная делу, а потому наверняка захочет донести до людей правду. А если она ещё и окажется в центре событий, и почувствует всё на себе… Это будет нечто.
Вику слушали с интересом. Оскар спросил:
— Но как она донесёт правду, если, насколько я понял, она сейчас не работает? То есть, получается, она бывший журналист?
— Бывших журналистов не бывает, — с уверенностью ответила Вика. — Связи-то у неё остались, а убеждать она всегда умела… Если бы не умела, не была бы в профессии.
— Вопрос вот ещё какой, — раздался голос Каспара. — Мы можем лечить рак?
— А у тебя сомнения? — спросил Алекс.
— А действительно, мы можем? — задался и Оскар вопросом.
Взгляды всех присутствующих обратились на меня. Каспар, Алекс, Вика, Конрад, Цезарь и Гермиона, Оскар — все смотрели на меня с вопросом в глазах, только Альварес смотрел на Гермиону. Я сказала:
— Ребята, я верю, что мы можем. Я думаю, мы могли бы даже попытаться договориться с вирусом.
По залу пролетел шелест удивлённых голосов. Кто меня потянул за язык ляпнуть это? Думаю, Леледа. Я и сама пока толком не знала, как и о чём мы сможем договориться с вирусом. Уболтать его не размножаться? Или попросить организм поднатужиться и справиться с инфекцией? Подтолкнуть одни процессы в нём и притормозить другие? В общем, это было очередное озарение, такие вещи я до поры до времени не озвучивала, пока сама не разбиралась, что к чему, но тут мой язык опередил мысль. Что бы это ни означало, я не сомневалась: это был «высший пилотаж» из всего, на что способны достойные. Но как к нему подойти, я пока представляла весьма смутно. К тому же, у меня вдруг заныла поясница. Поморщившись, я сказала:
— Ээ… Как бы вам объяснить. Наверно, рановато я сболтнула насчёт вируса, потому что и сама ещё до конца не представляю, как это должно выглядеть. Но будем разбираться, однозначно.
16.11. Разговор по душамЦезарь ещё остался о чём-то поговорить с Авророй, а я спешила в центр: было много работы. В последние дни я жутко вымоталась, да и не я одна, наверное. Обнаружение вируса у достойных едва не выбило почву у всех из-под ног, но даже в этом был положительный момент: у нас вырабатывались антитела, и это давало надежду.
Сегодня утром я получила результат анализа моей собственной крови. У меня тоже был вирус…
Я шла по сумрачному коридору замка не одна: за мной следом шагала группа мужчин. Это был Альварес со своими телохранителями. Сердце ёкнуло, неприятный холодок пробежал по коже. Они постепенно прибавляли шаг, так что через несколько секунд мне пришлось бы либо тоже ускориться, либо прижаться к стенке, чтобы их пропустить, но Альварес окликнул меня:
— Гермиона!
Я не сразу отозвалась, не оборачиваясь и продолжая идти вперёд, и он, поравнявшись со мной, сгрёб мою руку и сжал.
— Гермиона, куда вы направляетесь одна в такой поздний час?
— В центр, у меня много работы, — ответила я сухо, пытаясь высвободить руку — не грубо, но решительно.
— Без охраны? — удивился Альварес. — Время сейчас — сами знаете, какое.
Руку он мою всё-таки отпустил, как будто смутившись. Дальше мы шли молча, а в замковом дворе он, глянув в чистое, усыпанное звёздами небо, сказал:
— Оно кажется таким спокойным… Но это спокойствие обманчиво. Хоть я и не достойный, но чувствую опасность. Позвольте мне вас сопроводить до центра, Гермиона. Я не могу допустить, чтобы с вами что-то случилось.
— Что со мной может случиться в воздухе? — возразила я. — Кроме того, я не собираюсь лететь одна, я дождусь мужа, и он сопроводит меня.
Я остановилась посреди двора. Альварес, похоже, не намеревался отставать от меня: он встал рядом в позе футболиста во время пробивания пенальти, прикрывая сцепленными руками пах. Двор был освещён только окнами замковых покоев, сырой песок скрипел под каблуками, в воздухе пахло весной и тревогой.
— Хорошо, я подожду его с вами, — сказал Альварес. — Только чтобы убедиться, что вы летите не одна.
— Что за надобность, — хмыкнула я.
— Вам так неприятно моё общество? — спросил он, и в его тоне мне почудилась грусть.
— Просто не понимаю, какое вам до меня дело, господин Альварес, — ответила я.
Альварес помолчал, опустив глаза, потом сделал своей охране чуть заметный условный знак, и они немного отошли, обводя пустыми и цепкими взглядами стены замка и тёмное небо. Они, конечно же, слышали всё, но не слушали — вот такая иллюзия приватности.
— Гермиона, мне ничего не нужно, — проговорил Альварес тихо. — Просто хотя бы скажите: вы не ненавидите меня?
Честно признаться, меня напрягал этот разговор. Альварес был каким-то странным, выглядел неважно, но взглядом просто испепелял меня. Он не сводил с меня глаз всё совещание, так что мне то и дело становилось неловко, но там, в присутствии Авроры и всех остальных, в деловой обстановке совещания, это было легче перенести, а сейчас, один на один с ним и в окружении его охраны, я вновь чувствовала себя как в западне. Эти его вопросы… Говорить с ним по душам мне не хотелось, но в то же время я чувствовала, что его и впрямь волнует то, о чём он спросил. Выглядеть смущённым и неуверенным в себе ему было очень не к лицу, и он это чувствовал, а потому от него исходили потоки досады и злости — на себя, на меня, да и на весь мир.
— Послушайте, если вы не умерите всю злость и негатив, которым вы сейчас переполнены, мне придётся попросить вас покинуть меня, — сказала я. — С вами рядом просто невозможно находиться.