Роман Мережук - Солнценосец
Люди сомкнулись вокруг Лотта, и уже не ясно было - охраняют ли своего святого или хотят держаться поближе, если случится что-то зловещее. Лотт скормил последнее яблоко Пегушке. Для нее тоже кончалась веселая жизнь. Скорее всего, им придется оставить лошадей в крепости и дальше продвигаться на своих двоих. Гиблые Топи неспроста так величали. Они затягивали в дурно пахнущие недра и не выпускали обратно. Лошади попросту пропадут там в первые же дни.
Раскрытые настежь ворота противно поскрипывали ржавыми петлями. Подворье стояло развороченное. Складывалось впечатление, что в спешке люди разбирали собственные дома по бревнышку. Дорога была выстлана льняными простынями, детскими игрушками, одеждой, едой, посудой и прочими житейскими мелочами. Две перевернутые телеги преградили путь к надвратной башне. Рядом лежала мертвая лошадь - бедняга повредила ногу, и кто-то из жалости прервал ее мучения.
Они решили выбрать для ночлега более скромное жилище, чем сырой замок. Последний Рубеж делил свое существование с маленькой деревушкой, приросшей к нему как бородавочный нарост. Дерево для домов брали в болотах. Стволы были разбухшие и пухлые, словно их годами вымачивали в специальном растворе. Но строители из местных крестьян не вышли. Бревна были плохо подогнаны друг к другу, доски неуклюже стесаны и сколько в щели не засовывай паклю да смолу - зимой все равно будет холодно и сыро.
В деревне они увидели тех, кто не успел убежать. Для обычных людей, таких как Галлард или Бьерн, люди выглядели как обычные мертвецы. Лежат себе покойно и тихо. Но не для Лотта. Он видел души, нанизанные на иглу безысходности. Люди терзались, горели заживо, выбивали себе мозги молотком. Они давно были мертвы, но еще не знали об этом и не узнают, если Лотт не прекратит их мучения.
Лотт осторожно приблизился к тугой, будто скрученной в тысячу узлов, глобуле и попробовал пробиться внутрь. Рука нехотя прошла заслон и потянула душу на себя. Ему было тяжело и гадко, почти так же, как было в Приюте Нежности. В голове замелькали обрывочные воспоминания о пережитом у алтаря в Солнцеграде. Что-то было в этих червоточинах общее. Чувство абсолютного греха, помноженного на неисчислимое количество человеческих пороков. Гнетущее, давящее на сознание ощущение близкой погибели и ужас столкнуться с пеленой посмертия.
Завеса нехотя рухнула и Лотт, словно наяву услышал благодарный не то всхлип, не то смех. Он все сделал правильно, но и цена не заставила себя ждать. На него накатила усталость, словно Лотт целый день был за мотыгой, вспахивая поле.
Он огляделся, подсчитывая, сколько же еще душ бьется в агонии. Черные, сизые, огненные глобулы пульсировали в каждом доме деревни. Они были на улице, на крыше и даже в колодце. Лотт стиснул зубы, чтобы не завыть от отчаяния. Они нуждались в нем, но если разбазарить силы сейчас, что же он сможет потом?
Он не стал больше тратить силы, лишь со злобой и состраданием смотрел, как мучаются другие.
- Глядите, - удивленно закричал Индиго. - Там, справа. Неужели здесь еще остались живые?
В доме, примыкавшем к местной кузнице, чадил камин. Дым поднимался вверх ровно и растворялся крайне неохотно. По двору гуляли беспризорные куры. В бревне, лежащем на козлах, торчал колун. Лотт переглянулся с Шэддоу. Мрачный Жнец пожал плечами.
Сир Бэйлис Винж постучал в дверь рукой в кольчужной рукавице. Звук вышел тяжелым и грозным. В доме загрохотала посуда, и послышалось опасливое перешептывание. Наконец хозяин отодвинул запор и приоткрыл дверь.
На них взирал снизу вверх пожилой мужчина лет шестидесяти, в грязной рубахе и портках, пытающийся говорить и жевать одновременно:
- Хто такие?
- Псы Господни, человече, - ответил сир Бэйлис. - И божьи воины. Не бойся нас.
- Как же тут не бояться? - удивился старик. - Времена такие. Бояться, значит хотеть жить. К тому же, когда к тебе спозаранку ломятся люди окольчуженые и при мечах - ждать беды.
- Мы не за тобой пришли, старик, - произнес Шэддоу, вклиниваясь между ним и безликим.
- Понимаю, - кивнул седовласый мужчина. - Как не понять? Второй месяц здесь творится Зарок знает что. Люди пропадают или же гибнут просто на глазах! Все односельчане пустились в бега. Только я и остался. Стар и немощен стал.
- Пустишь на порог?
Старик прожевал, наконец, кашицу и шумно сглотнул.
- А то как же. Проходите, гости дорогие.
Старика звали Йеном. Жизнь Йен растратил, охотясь за синелистом. Вначале работал на агапитов, затем захотел лучшей судьбы и стал по-тихому продавать синелист перекупщикам. Через два года такой жизни пойман и отправлен на каторгу. Пять лет в рудниках и два года при цехе очистки ртути сгубили здоровье. Теперь Йен доживал век в Последнем Рубеже, за кружку травянки рассказывая постояльцам корчмы истории про охотников за синелистом. Он приютил сиротку по имени Тик. Мальчик боготворил благодетеля и старался помогать по хозяйству.
Хозяин накормил их и отдал единственную кровать Лотту. Марш отказался, но Йен настоял.
- Негоже святому человеку полы отирать! - заявил старик, и Лотту пришлось согласиться.
- Как же вы выжили здесь? - спросила его Квази. - Мы видели столько смертей. Юг Дальноводья поглощен пожарами и червоточиной, но вы остались в Последнем Рубеже и не пострадали.
- Мы молимся еженощно, - ответил Йен, и в голосе его не было намека на сарказм. - Молимся, пока не падаем с ног. Гэллос бережет нас от любой напасти, будь она по вине Зарока иль людей.
Шэддоу открыл кожаный тубус и расстелил на столе детальную карту Дальноводья, и более схематичную, заполненную лишь отчасти, с частыми белыми бельмами карту Гиблых Топей.
- Насколько она точна, Йен? - спросил его Индиго. - Что можешь сказать по этой заразе вообще?
- Старовата картишка, - проворчал Йен. - Здесь я был, и здесь, - он указал на безчернильные куски пергамента. - А тут вообще речушка течет. Вот так. Про червоточину ничего не знаю. Не моего ума дело - знать про такие вещи.
- Часто ли ходят от вас за синелистом охотники? - спросил Шэддоу.
Старик пожевал губу, не спеша говорить. Он не хотел сдавать инквизиции товарищей, боясь расправы.
- Не часто, - сказал он. - Синелиста на неделю вокруг днем с огнем не сыщешь.
- А когда были в последний раз?
- Летом, - Йен опустил голову. - Трое их было. Один на четверть желтоглазый. Бывалые были, пуганые. Очень заработать хотели, нужда, видать, совсем в узел скрутила. Я понимаю, к чему клоните, не дурак.
Йен вздохнул. Тик принес ему одеяло, и старик поблагодарил мальчика. Он завернулся в него, примостившись у натопленной печи.
- Так и не вернулись. А спустя месяц или меньше Последний Рубеж накрыл не то туман, не то смог. А как отступил - половины людей как не бывало. Одни исчезли, другие лежат мертвее мертвого.
