. Ганнибал - Лиловый (I) (СИ)
-- Может, он еще придет в себя?..
-- Острон, ты же видел...
-- Он пытался убить тебя.
-- Одно дело -- казнить совершенно незнакомого человека, -- прошептал Острон, опустил голову. -- И совсем другое -- оборвать жизнь друга...
-- Может, есть другой выход, -- без особой надежды в голосе сказала Лейла.
-- Какой выход? Вечно держать его взаперти? И кто рискнет караулить безумца?..
Улла на какое-то время замер и стоял почти неподвижно; Ханса обменивался взглядами с Лейлой и пропустил новый неожиданный удар под дых, невольно выпустил руки Уллы и согнулся пополам. Маарри мгновенно рванул вперед, выхватив кинжал, заткнутый за пояс; Острон только успел вскинуться.
Темные бешеные глаза были так близко, что он видел в них свое собственное отражение.
Острие кинжала коснулось его груди, но даже не кольнуло, медленно сползло вниз. Улла остановился. Острон в замешательстве смотрел в лицо друга, еще не понимая, что произошло.
Ледяное острие скимитара медленно убралось из чужой плоти с тихим всхлипом. Брызнула кровь, намочила светлую ткань рубахи.
-- Не теряй бдительности, мальчишка, -- глухо сказал нахуда Дагман.
Он молча смотрел, как человеческое тело оседает в песок. Моряк стряхнул кровь с клинка, убрал скимитар за пояс.
По его темному лицу скользнул огненный свет.
Фарсанг семнадцатый
Утро было безрадостное. Они почти не разговаривали. Погибшего уложили в песке чуть поодаль от костра, накрыли бурнусом; когда взошло солнце, настало время хоронить его.
Лейла отвела Острона в сторонку, усадила на камушек и обняла за плечи. Он не сопротивлялся; странное отупение охватило его, не давая двигаться. Остальные суетились где-то позади, собирали ветви горады, укладывали их ворохом, постелили поверх них бурнус, а на него -- Ниаматуллу. На его грудь лег барбет, сиротливо блеснувший струнами на солнце.
-- Он убил его, -- прошептал еле слышно Острон, так, что разобрать его слова могла только сидевшая рядом девушка. -- Не колеблясь ни секунды. А ведь он знал его еще мальчишкой...
-- Но этим он спас тебя, -- возразила она.
-- Да, но...
-- Острон, -- негромко сказала Лейла, отводя взгляд. -- Это жизнь. В жизни не все... бывает только черным и белым. Боюсь, люди будут гибнуть и дальше... тебе придется поучиться этому у нахуды Дагмана.
-- Чему, хладнокровному убийству?
-- Умению мгновенно делать выбор.
-- Но это было убийство.
-- Я не думаю, что он принимает это с таким легким сердцем.
-- Острон, -- окликнул его Сунгай сзади. Тот поднял острый подбородок; Лейла послушно отпустила его, встала. Острон сам знал, что нужно делать, но ноги не слушались его, и он через силу заставил себя подойти.
Лицо Уллы в свете утреннего солнца было каким-то особенно умиротворенным; ветер ерошил его черные кудри.
Страшная истина открылась ему в ту ночь, открылась ценой смерти друга: теперь Острон знал ответ на вопрос, который задавал ему слуга темного бога.
Слуга?.. Не слуга! Пленник. Все эти люди, безумцы -- все они были пленниками, вынужденные подчиняться воле темного бога. И никто не был в полной безопасности от него, даже он сам.
Сунгай положил ладонь на плечо Острона. Слов не было нужно. Острон судорожно сглотнул, рука джейфара опустилась; он передернул плечами в знакомом жесте...
Пламени не было.
На этот раз они дружно схватились за оружие и обернулись.
Возможно, это был верх наглости; а может быть, и безрассудная храбрость.
Он стоял в касабе от Острона и смотрел на того в упор своими белыми глазами. Потрепанный плащ трепетал на ветру, руки белоглазого были небрежно сунуты в карманы шароваров.
-- Прошу прощения, -- прозвучал его низкий голос, -- мне пришлось прервать столь трогательную сцену.
Ни намека на сожаление в этом голосе, впрочем, не было.
-- Так ты все-таки шел за нами, -- хрипло сказал Острон. -- Не страшно? На этот раз я не один.
-- А я один, -- спокойно отозвался белоглазый. -- Следовать за кем-то -- это еще не преступление.
-- Ты служишь темному богу.
-- Ну, твой почивший друг, кажется, тоже вчера решил, что он служит Асваду. Я видел, нари, твоя рука не поднялась на него.
На скулах Острона заходили желваки; ятаганы мгновенно вылетели из ножен, грозно сверкнули на пришлого. Тот и не пошевелился.
-- Не беспокойся, -- мрачно сказал Острон. -- Я убью тебя без колебаний.
-- Но теперь ты знаешь о моем народе больше прежнего, нари. Ты знаешь и о том, что сам можешь однажды стать безумцем.
Он вздрогнул.
-- Не слушай его, Острон, -- негромко произнесла Лейла. -- Он пытается разозлить тебя.
-- Лучше убить его, пока можем, -- добавил Басир. -- Если он не лжет насчет того, что он один.
-- Я не лгу, -- сказал белоглазый. -- Сами же знаете, что у большинства одержимых сильно развита водобоязнь. Мало кто из них может самостоятельно переправиться через такую широкую реку, как Харрод. По счастью, я этого недуга лишен. Но я перебрался сюда один и следовал за вами на свой страх и риск.
-- Чего ты хочешь? -- хмуро спросил Дагман. Остальные оглянулись на него; он никак не отреагировал. Белоглазый ухмыльнулся одними уголками тонких губ.
-- Наверняка ты, нари, много ночей задавался вопросом, каким образом мне удается останавливать твой огонь. Хочешь узнать?
-- А ты что, хочешь рассказать мне?
-- Отчего бы и нет, -- он пожал плечами. -- С тех самых пор, как последователи Эльзагена открыли Дар богов, Асвад пытался достичь того же самого. Конечно, в его распоряжении был не лучший материал, -- он еле заметно поморщился. -- Но у него было полно времени, пока эти идиоты после победы в Эль Габре были уверены, будто одолели всех потомков Суайды. Долгие эксперименты, кропотливое скрещивание нужных особей -- и, конечно, влияние черного сердца Эль Габра. Асваду удалось вывести маридов, как ответ на Дар Ансари. ...А, вижу, вы догадывались об этом. Верно, не зря ассаханы считают своим гербовым цветом красный: цвет крови. Это цвет жизни, -- белоглазый сделал неопределенный жест: будто и не стоял один-одинешенек против десятка своих заклятых врагов, готовых убить его в любую секунду. -- Одаренные Ансари могут спасать жизни. Мариды отбирают жизнь; они кормятся кровью, чтобы выжить.
-- К делу, -- угрюмо оборвал его Сунгай. -- Ты нам лапшу на уши не вешай, дьявол.
Тот лишь усмехнулся. У него и вправду была демоническая усмешка; Острон не сразу догадался, отчего. Какие бы чувства ни отражались на ровном лице этого человека, ни одно из них не достигало его белых диких глаз.
-- Я -- майяд, -- сказал он. -- Единственный в своем роде. Но в каком-то смысле я -- венец творений Асвада. Я -- ответ на Дар Хубала.
