Александр Волков - Пришелец
— Во время Игры их нельзя будет надевать, — сказал про эти доспехи Дильс, — но и играть мы будем не камнями.
— Догадываюсь, — сказал падре, принимая из рук гардара теплую деревянную плошку с темным лиственным настоем, — но я вижу, ты все время оглядываешься и как будто чего-то боишься?..
— Гуса, — прошептал Дильс, понизив голос, — шаман…
— Шаман? — спросил Норман. — Где?.. Откуда?..
— Не знаю, — нахмурился Дильс, — меня послали — я смотрю.
— А где остальные?
— Идут, — воин коротким копьем ткнул в сторону тропы, ведущей к подвесному мосту, — послы, шечтли, наши — все.
— А шаман?.. Гуса?.. — спросил Норман, оглядываясь на гардаров, забрасывавших песком дымящиеся угли костра.
— Не знаю, — ответил Дильс, — я не видел. Эрних видел. Вас тоже видел.
— Ясно, — сказал падре, вспомнив о плоской глиняной чаше с водой в руках юного жреца, — чудо…
— Пора бы уже привыкнуть, — буркнул Норман.
— Да-да, конечно, — задумчиво сказал падре, — но все-таки в душе я не перестаю удивляться…
— Довольно о душе, — перебил Норман, — пора подумать о ее вместилище — теле.
Решено было укрыться в кустах неподалеку от тропы и, переждав, пока пройдут послы и шечтли, соединиться со своими. Дильс помог отвязать и сплавить ниже по течению тяжелый плот, нагруженный экспедиционным скарбом, и скрылся между деревьями, сказав напоследок, что сам придет за путниками, когда отряд Эрниха достигнет висячего моста. Оба гардара, напуганные возможным появлением неуязвимого черного покойника, хотели было увязаться за воином, но кетт исчез так стремительно, что совершенно исключил возможность выследить, а тем более настичь его в непроходимом сумрачном лесу. Норман тоже чувствовал себя несколько неуютно, но не показывал виду, глубоко затягиваясь трубочным дымом и с бульканьем выдувая его через погруженную в воду тростинку. И лишь падре невозмутимо сидел посреди плота, прикрытого низко нависшей разлапистой кроной, и тщательно перекладывал сухой шершавой осокой свои походные сборы. Чтобы как-то успокоиться, гардары принялись чистить оружие, давя в пальцах и сучками проталкивая сквозь пистолетные стволы жирных мохнатых гусениц, но этого занятия хватило ненадолго. Тогда Норман передал им свои пистолеты, и они, до блеска отполировав тонкую золотистую гравировку на гранях стволов, туго забили в них свежие усиленные заряды. Закончив эту кропотливую, но почти бессмысленную работу, оба гардара позатыкали за кушаки свои пистолеты, вскарабкались на старый высохший матанг по толстому шишковатому стволу и устроились в его нижней развилке, занавесившись со всех сторон разрезными глянцевыми листьями лиан. Впрочем, людей можно было не опасаться: Дильс достаточно твердо заверил Нормана в том, что во время Больших Игр ни один шечтль не поднимет оружия, а посему Норман может быть совершенно спокоен не только за себя и своих спутников, но и за оставленный на женщин и нескольких больных мужчин форт. Только Тинга наотрез отказалась расстаться с Бэргом и, несмотря на упорный немногословный протест Свегга и Дильса, склонила Эрниха принять решение в ее пользу. Но известие о новом воскресении неуязвимого негра несколько смешивало карты, внося в общую картину если не подвластного, но вполне объяснимого мира некую неукротимую и непредсказуемую величину. При мысли о том, что в любую минуту за спиной может раздаться треск сучьев и из-за ствола появится слепой черный гигант, сокрушающий все на своем пути, Норману становилось как-то зябко, и он лишь сильнее втягивал в плечи рыжеволосую голову и изо всех сил тянул дым через обгрызенный мундштук трубки. Но никаких тревожных звуков из сумеречной чащи не доносилось: так же ровно и монотонно гудела в душном воздухе невидимая мошкара, истерично визжали снующие в высоких кронах хоминусы, и их крики смешивались и сливались с редкой полуденной перекличкой сонных, разомлевших от жары птиц. Порой в кронах вспыхивала яростная птичья брань, сопровождаемая суматошным хлопаньем крыльев, после чего сквозь листву и переплетения лиан известковыми лепестками сыпались яичные скорлупки и крики постепенно затихали, растворяясь в общем гомоне густого сумрачного леса. Иногда Норман поднимал голову, стараясь отыскать взглядом виновника птичьего разорения, но не видел ничего, кроме провисающих бородатых лиан и вороватых черноглазых мордочек хоминусов. Гардары, сидя в разлапистой развилке матанга, играли в «чертову дюжину», потрясая сжатыми кулаками и время от времени выбрасывая перед собой растопыренные пальцы, а падре, уложив в плетеный дорожный саквояж свою коллекцию, сидел на краю плота и дремал, скрестив ноги и широко разведя костлявые колени, обтянутые вылинявшей до белизны сутаной. Вдруг он вздрогнул, поднял голову и, глянув на Нормана, знаком приказал ему погасить трубку. Приказ был настолько резок и внезапен, что Норман импульсивно отбросил трубку в реку, но падре ловко поймал ее над самой водой и с легким шипением притоптал тлеющий табак мокрым пальцем.
— Т-с-с! — едва слышно прошипел он. — Слышите?..
Норман повернул голову в ту сторону, куда указывал падре, и прислушался, прижав к уху сложенные раковиной ладони. Сперва его слух не выделял из лесного шума ничего необычного, но вскоре неподалеку раздался сухой костяной щелчок треснувшего сучка и легкий шорох палой листвы, потревоженной чьей-то неосторожной ступней. Гардары тоже услыхали эти звуки и припали к толстым сучьям, просунув сквозь листву пистолетные стволы. Но шорох не повторился, а вместо него чуть ниже по течению послышался тихий всплеск, напомнивший Норману звук спускаемого по доске покойника. Падре тоже услышал этот звук и, повернув голову, стал пристально всматриваться в просветы между свисающими до самой воды ветками. Но блестящая под солнцем поверхность реки оставалась неподвижной, и лишь слабое течение медленно несло по водной глади сухой неразличимый мусор. Эта тишина показалась Норману подозрительной, и тут, словно в подтверждение его тревоги, у противоположного берега реки едва приметно дрогнули стебли осоки и из воды показался круглый черный предмет, оказавшийся человеческой головой. Следом потянулись облепленные водорослями плечи, и вскоре на прибрежную полосу твердым тяжелым шагом поднялся Гуса, несколько раз обкрученный лианой вокруг талии. Он медленно повернулся лицом к реке и, не сводя с противоположного берега мертвого остекленевшего взгляда, стал мерными движениями выбирать лиану из воды. Вскоре она поднялась и тугой струной протянулась над поверхностью воды, соединив оба берега реки подобно тетиве, стягивающей концы упругого боевого лука. Норман оцепенело следил за движениями черного великана до тех пор, пока лиана не вздрогнула, прошив речную гладь частой строчкой сверкающих капель, и не провисла под еще невидимой путникам тяжестью. Но разрешение этой загадки не заставило себя долго ждать: в просветах между ветками мелькнула голень, оплетенная ожерельями из человеческих зубов и хрупких птичьих черепов, и вскоре путники увидели шамана. Он легко скользил над рекой, ощупывая босыми ступнями мокрую лиану и вибрируя в воздухе длинным гибким шестом. Мишень была прекрасная, и Норман готов был поставить один против ста, что пристрелит колдуна с первого выстрела. Он уже потянул из-за кушака пистолет, но в последний миг встретился глазами со священником.
