Анджей Сапковский - Божьи воины
Они выбежали на удлиненный рынок, перед ними выросла каменная глыба церкви. И высокая, окутанная дымом башня. Прежде чем они успели подумать, башня плюнула в них огнем и железом. Рейневан видел, как снаряды и болты распахивают землю вокруг, как кругом падают люди. Рев оглушал.
Он опустился на колени. Одному раненому зажал разорванную болтом шейную артерию. Рядом ползал и выл другой, которому снаряд из хандканоны оторвал ногу ниже колена. Третий извивался, хлестал кровью из живота. Четвертый только дергался.
— Вставай, Рейневан! Вперед, к башне!
Он не послушался, занятый кровотечением, которое безуспешно пытался остановить. Когда раненый выхаркал кровь и замер, он занялся тем, у которого оторвало ногу. Разрывал рубаху на ленты. Перевязывал. Раненый выл.
Из пылающего дома выскочил мужчина с копьем, за ним выбежал подросток в обгоревшей одежде, несущий щенка. Мужчине тут же размозжили голову цепом. Подростка острием пики пришили к двери. Насквозь, вместе со щенком. Подросток повис на пике, щенок рвался, визжал, молотил воздух передним лапками.
Рейневан перевязывал. У окутанной дымом, полыхающей огнем церкви толпились наступающие. С башни все еще стреляли, пули и болты свистели в воздухе.
— Гыр на нииииих!
Из боковой улочки, гоня перед собой и валя трупы убегающих в панике хойновцев, вылетели сироты, в саже, черные как черти. Шарлей дернул Рейневана за руку. Тот оставил перебинтованного, побежал, перепрыгивая через трупы.
Однако на рынке у церкви все уже кончилось. Защитников башни — в том числе много женщин и детей — выволокли из здания, согнали под стену. Там был Ярослав из Буковины, он отдавал приказы. Долетающие с южной стороны города звуки бойни заглушали его голос, но жест, который он сделал, сомнений не оставлял. Пленных собрали в кучу, придавили к стене. Из толпы вытаскивали по одному, по двое. Бросали на колени. И убивали. Кровь лилась потоками, плыла пенистой рекой, выплескивая из канав мелкорубленую солому и навоз.
— Помилосердствуйте! Лююююди! — завыла кинутая на колени горожанка в коричневой юбке. — За что? Зачем? Богом молю…
Удар палицей разбил ей голову, как яблоко. Она упала, не застонав.
— Потому что я звал — и вы не отвечали, — пояснил стоящий сбоку Прокоп Голый, — говорил, а вы не слушали, но делали злое в очах моих и избирали то, что было неугодно мне[272]. Поэтому я предназначаю вас под меч. Все вы погибнете.
— Братья! Божьи воины! — воскликнул Краловец. — Не жалеть! Никого не спасать, всех под нож! Резать! А город сжечь! Сжечь дотла! Чтобы сто лет здесь ничего не выросло!
Огонь с гулом взвился над крышами Хойнова. А крики убиваемых вознеслись еще выше. Гораздо выше клубящегося дыма.
— Спалив Хойнов, — продолжал монах, — и выбив всех его жителей, гуситы снова повернули и по Згожелецкому тракту пошли на Болеславец. При известии об их приближении население убежало в леса, подпалив город собственными руками.
— Иисусе Христе… — Вроцлавский торговец перекрестился, но лицо у него тут же посветлело. — Ха! Если Прокоп пошел на Болеславец, значит, нас не тронет! Он идет на Лужицы!
— Пустопорожняя надежда, — возразил минорит под вздохи собравшихся. — Прокоп от Болеславца снова завернул в Силезию. Ударил на Любин.
— Христе, будь милостив! — послышались голоса — Gott erbarme[273]…
— Еще вчера, — сложил руки монах, — Любин держался. Горел пригород, горел и город, потому что налетчики метали огненные снаряды на крыши, но защищался стойко, отражал штурмы. Наверняка дошли вести из Хойнова, любиняне знают, что их ждет, если поддадутся. Вот и держатся.
— Ров там глубокий, — буркнул пожилой солдат, — стены в семь локтей вышиной, башен больше десятка… Сдержат. Если духом не падут, сдержат.
— Дай-то Бог.
Эленча дрожала и стонала во сне.
Дзержка, несмотря на усиленные старания, вынуждена была все же задремать, из сна ее вырвал рывок. Дернул ее собственный подчиненный и работник, Собек Снорбайн. Снорбайн командовал группой конюхов, по приказу Дзержки объезжающих дороги и бездорожья в поисках потерявшихся и бесхозных коней, особенно породистых жеребцов и рыцарских декстрариев, хорошего материала для увеличения поголовья скалецкого табуна. Эленче, которая, широко раскрыв глаза, изумленно слушала отдаваемые Снорбайну приказы, Дзержка так же кратко, но и ясно пояснила, что упускать выгоду — значит совершать грех, конечно, бескорыстное великодушие — вещь прекрасная, но только в свободное от занятий время, а вообще-то кони будут возвращены, если отыщется хозяин и докажет свои на них права. Эленча вопросов не задавала. Тем более что вскоре после этого Дзержка организовала лагерь беженцев, посвящая ему без остатка и праздничные, и будничные дни.
— Госпожа, — Собек Снорбайн наклонился к уху торговки лошадьми, — дело скверное. Идут чехи. Они сожгли пригород Счинавы. Горят Проховицы, гуситы идут на Вроцлав… Значит, пройдут здесь…
Дзержка де Вирсинг тут же протрезвела. Пружинисто поднялась.
— Седлай наших коней, Собек. Эленча, вставай.
— Что?
— Вставай. Я ненадолго загляну к монахам. Когда вернусь, ты должна быть готова. Идут гуситы.
— Обязательно так спешить? Отсюда до Проховиц…
— Я знаю, сколько отсюда до Проховиц, — отрезала Дзержка. — А торопиться надо. Гуситская разведка, поверь мне, может появиться здесь в любой момент. Некоторые чехи…
Она осеклась, взглянула на Снорбайна, потом буркнула:
— Некоторые из них ездят на чертовски хороших конях.
* * *— Иисусе, — вздохнул Ян Краловец. — Посреди моря этот город стоит, что ли?
— Это Одра и ее рукав, — указал на широко разлившуюся воду Урбан Горн. — А это Олава, она окружает город с юга.
— И неплохо защищает подступы, — заметил Йира из Жечицы. — Я бы сказал, и стены не нужны.
— Однако они есть, — сказал Блажей из Кралуп. — И крепкие. Да и в башнях тоже нет недостатка. А уж церковных-то… Почти как в Праге!
— Та, первая, — показал, хвалясь знанием, Горн, — Святой Николай на Щецине, а там вон Николайские ворота. Вон та большая церковь с высокой башней — приходская, Марии Магдалины. Та вон башня — ратуша. А та — церковь…
— Святая Дорога, — бесстрастно продолжил Прокоп Голый, видимо, не хуже его знающий Вроцлав. — А там, на острове Песок, — храм Девы Марии. За Песком — Тумский остров, за ним Овентокшиская коллегиата, рядом кафедральный собор, все еще строится. Там, подальше… Олбин, большой премонстрантский собор. А там вон — Святая Катаржина и доминиканский Святой Войцех. Вы удовлетворены? Уже все знаете? Ну прекрасно, потому что вблизи вам вроцлавские церкви… осмотреть не удастся. Во всяком случае, не в этот раз.
![Анджей Сапковский - Божьи воины [Башня шутов. Божьи воины. Свет вечный]](/uploads/posts/books/54727/54727.jpg)
