Ирина Котова - Королевская кровь-4
— Да куда сейчас людей отправлять, если на нас войной идут? — с досадой сказал Свенсен. — Прав ты, Игорь, подвеска нам нужна, но жизнь нужнее. Разведка сейчас по кланам работает, начальник на работе днюет и ночует. Я ему скажу, но эта задача сейчас не первостепенная.
На улице снова раздались крики — то ли обратный отсчет закончился, то ли победил кто.
— Вот что, Хиль, — сказал Игорь, прислушиваясь, — все равно у нас спать не получится, пока эти герои не угомонятся. Так что покажи-ка мне ты защитные укрепления и план обороны замка. Клянусь, что от меня и моих ребят никуда не уйдет. А знать нам полезно — вдруг пригодится.
Свенсен колебался недолго. Кивнул, встал, и Стрелковский зашагал за ним. Коллеги вышли из казармы, прошли по плацу, где соперники и Люджина уже вовсю подтягивались на брусьях, и от них пар валил, так они были разгорячены. Не заболела бы.
Долго они осматривали спящий замок — Свенсен тихо объяснял пути отступления, показывал схроны оружия, припасы, колодцы, и видно было, что говорит он неохотно, и что только нужда заставляет делиться с начальником внешней разведки другого государства. Вряд ли показал все, конечно, — ну так Игорь и сам бы все секреты не раскрыл.
Плац на обратном пути встретил их тишиной — перед казармами уже никого не было. Зато светились окошки в полуподвале, там, где был тренировочный зал. И возбужденный мужской ор был слышен издалека.
Свенсен и Игорь спустились в зал, остановились у дверей. Там, за столом, напротив друг друга сидели крепкий берман и капитан Дробжек в одной военной майке и штанах. Они сцепили ладони в замок, уперлись локтями и пытались прижать к столу руку соперника. Было жарко, сильно пахло адреналином, потом и возбуждением, и на Люджину уже смотрели не просто с любопытством — с откровенным мужским интересом, и в криках одобрения уже слышалось порыкивание, и принюхивались они очевидно с удовольствием. Ор стоял невозможный. Увидев начальство, солдаты и офицеры притихли, но два полковника спокойно наблюдали за происходящим, не вмешиваясь, и шум снова возобновился. Пока берман, борющийся с Люджиной, не закряхтел — на лице его надувались жилы — и не припечатал кулак Дробжек к столу с довольным рычанием. Она зашипела от боли, дернулась, сжала руку. И к ней обеспокоенно бросилась вся толпа мужиков, загомонила, заорала.
— Ты бы полегче бы, Верьин!
— Все в порядке, капитан?
— Да не квохчите, мужики, — раздраженно сказала Люджина, — как куры, ей-богу.
— Говорил я, хватит! Уж сколько она положила, устала небось!
Свенсен глянул на Стрелковского — тот задумчиво и немного раздраженно смотрел на спину напарницы. К ней подошел виталист, предложил осмотреть ладонь и через пару минут вынес вердикт — ушиб снял, все нормально. Победивший берман подал Люджине бутылку с водой, подождал, пока она напьется, пожал сопернице руку, одобрительно хлопнул по плечу.
— Женюсь, — провозгласил он громогласно, и раздражение Стрелковского только усилилось. — Деву-воительницу в женах иметь любому за честь!
Стены зала огласились мощным и дружным мужским хохотом, и со всех сторон посыпались аналогичные предложения. Люджина отшучивалась, и каждое ее хлесткое слово встречалось новым взрывом хохота.
— Уведут твою напарницу, полковник, — с насмешкой сказал Свенсен. — Перестаралась она, уела парней. Сейчас каждый думает, что победить ее можно только на супружеском ложе. Есть у нас легенды о виренах — девах-воительницах, что в полном доспехе наравне с мужчинами сражались. И дети от них крепкие получались, здоровые, если на кого обращали они свой взгляд и соглашались идти в жены. Так что смотри в оба.
Игорь коротко взглянул на бермана и сам чуть не оскалился.
Капитан наконец-то обернулась, увидела начальника, улыбнулась ему. Лицо ее было раскрасневшимся, уставшим и довольным.
— Так, — громко проговорил Свенсен, и служивые притихли, — закончили развлечение. Десять минут, и чтобы я даже шуршания не слышал. Завтра всех подниму по распорядку. Расходимся!
Мужчины потянулись на выход. Вышла и капитан, и Игорь пошел за ней — на офицерский этаж, к их комнате. Волосы ее были влажными, и плечи, и шея тоже, и тонкая майка липла к телу, и пахло от нее остро, чуть сладко. Он пытался вспомнить Ирину — но образ тускнел, и почему-то казалось ему, что королева смотрит на него с укоризной.
— Вам премию надо за улучшение взаимодействия в отрядах, — сказал Стрелковский ей в спину.
— Выпишите, — весело согласилась она. — Укатали меня эти патриархальные медведи, Игорь Иванович. Сил нет.
— Вы им понравились, — проговорил он сухо.
— А то я не заметила, — легко отозвалась Люджина. — А не заметила бы, так мне доходчиво и прямо все предложили.
Она открыла дверь, вошла в темную комнату — и он шагнул следом, притянул ее к себе, коснулся губами шеи, ногой захлопывая дверь. Провел языком, чувствуя все тот же острый вкус и ощущая, как зародившееся еще внизу, в зале, возбуждение, нарастает, поднимается жаркой волной — и забрался рукой под майку, под белье, сжал грудь… оказывается, его пальцы хорошо запомнили эту грудь и этот объем…
— Это я, — напомнила Люджина тихо. Она не шевелилась, не отталкивала его, и голову чуть склонила — чтобы удобнее и слаще было ее целовать.
— Знаю, — хрипло сказал он, нетерпеливо поднимая ее майку вверх и руками чувствуя влажную от пота кожу. Снял бюстгальтер, повернул напарницу к себе и прислонился к двери, удерживая ее за плечи и осматривая. Капитан стояла прямо, почти вызывающе, и тяжелая грудь ее так и манила — а в глазах разгорался жаркий огонь из удивления, неприятия, нежности и желания. От огня этого прервалось дыхание и вязко, тяжело стало в голове, и он снова привлек Люджину к себе, поцеловал — сильно, без лишней деликатности, уверенно оглаживая спину и сжимая крепкие ягодицы. Губы у нее были мягкие, податливые, удивительно нежные для такой сильной женщины, и дыхание горячим — он ощущал, как с каждым выдохом оно становится все жарче, все тревожнее. Северянка закинула руку ему на шею, прижалась сильнее, сминая грудь о грубую ткань его кителя — и от податливости ее вожделение полыхнуло еще сильнее, и он застонал, чуть прикусил ей губу, почувствовал, как до боли сжимаются ее пальцы на коротких волосах на затылке, и стон перешел в рычание, а поцелуй — в обжигающую любовную схватку, пока им не перестало хватать воздуха.
— Мне ополоснуться бы, Игорь Иванович, — сказала она ему в губы, тяжело дыша.
— Потом, — пробормотал он нетерпеливо, стягивая с нее штаны вместе с бельем. — Вместе в душ сходим.
Ждать не было никаких сил — и он целовал ее, лихорадочно расстегивая китель, ремень, и опускал на узкую армейскую кровать, такую скрипучую, что вся казарма будет слышать и знать — и хорошо, и правильно! — и вдыхал ее острый, терпкий запах, и чувствовал влажность бедер, и от груди ее оторваться не мог никак — все мял, сжимал, посасывал, пока Люджина не начала вздрагивать и едва слышно выдыхать со стонами. Теперь он точно знал, что она готова. И двигался потом сдерживаясь, вглядываясь в нее, прислушиваясь к реакции — и наконец она начала подаваться навстречу, а после и сжиматься вокруг него. Тогда только отпустил себя в горячую, лихорадочную пустоту, поднялся на колени, схватил ее за бедра и сорвался в исступленную скачку, слушая, как стонет и кричит она под ним, и сам зарычал, утыкаясь губами ей в плечо и сжимая зубы от резкого, жгучего, ослепляющего наслаждения.
