Мерри Джинн - Дети леса, дети звезд
И Серазан гадал, как это получилось — снизу горело? Травой? Трава могла загореться, если бы был тут забыт где-то костер, но неужели от одного костра может разойтись пожар так далеко, когда все свежее, кругом ручьи и вот только недавно еще прошли первые ливни?
Это было жутко представить, что оно вот так можно, и Тесс сделал себе заметку, что надо бы на стоянках с огнем аккуратнее, и ни в коем случае не надо лениться плеснуть лишней воды, заливая его за собой. Лес было страшно жалко, но одновременно мабриец радовался про себя, что не знает этот мир другого огня, кроме обыкновенного, и потому пожары здесь такие… нестрашные, что даже если передохла или разбежалась тут обычная живность, то деревья остались целы и стоят.
А они действительно были живы, Серазан даже задержался на несколько минут у одной, особенно жуткой снизу, но шелестящей верхушкой сосны, прикоснулся, прислушался… Она была жива, обожжена, раздражена и расстроена, Тесс услышал это совсем отчетливо, и даже хотел попросить ожидающего его Грина полечить дерево, снять его боль — но потом огляделся, сообразил, сколько тут этих деревьев, и попросил только прощения, и молча отошел.
Грину было откровенно страшно среди гари, он бы улетел прочь, если бы не Тесс. Он предположил, что знаки, виденные им раньше, предупреждали о беде, и сейчас тревожился, смогут ли они пройти беспрепятственно. Низовой пожар, по всем признакам, случился здесь прошлым летом, когда повсюду стояла сушь, перемежаемая сильными грозами. Трава на склоне вспыхнула, как трут…
Грин шел, не раскрывая рта, не отходя от Тесса, почти у ноги, если позволяло пространство. И только вечером, пока ждали кипятка, спросил:
— Что-нибудь ощущается, Мастер?
А мастер, чувствуя себя виноватым, что не может помочь, вслушиваться себе весь день запрещал, хотя и хотелось ему поискать, кто и что тут осталось кроме деревьев живое, но тут, раз уж и Грин спросил тоже, только плечами пожал.
— Посмотрим… — и сразу же почти сами начали закрываться глаза, Серазан рассеянно улыбнулся ученику, и больше бороться с собой не стал — лес звал, там было холодно, шуршал ветками ветер, почти — но, удивительно, не совсем — не было птичьих гнезд, но зато нашлось очень и очень много мелкой и голодной жизни.
Когда Тесс вырубился на полуслове, Грин лег рядом, настороженно вслушиваясь и вглядываясь в неосвещенную костром темноту. Костер прогорел быстро, надо было снимать котелок и ужинать, но Серазан дышал ровно, и будить его не хотелось.
Наверху, в соснах, что-то то ли шуршало, то ли царапалось.
— Жрать и трахаться, — произнес Тесс внезапно, открывая глаза. — Но трахаться по весне хочет все, что шевелится, а вот голодны они тут, честно говоря, сверх меры. То ли без запасов зимой остались?
Грин почувствовал, что краска бросилась в лицо, и дыхание перехватило.
Жрать он не хотел, а вот насчет второго был не уверен: то ли Тесс уловил желания здешних хозяев, то ли остаток его собственного?
— Сильный голод? — переспросил неловко. — А кто голоден — звери? Птицы?
— Звери, — с тенью сомнения, впрочем, быстро ушедшего, ответил Серазан. — Мелкие и шустрые. И раздраженные… Их тут очень, очень много.
Заодно он пытался высмотреть их в лесу, но там не видно было ни пса — только самые верхние ветки на фоне неба просматривались достаточно отчетливо. Но на них, разумеется, никого не сидело. Зато пониже, в густой темноте, где зрение помочь не могло, голодных и заинтересованных только прибывало…
— По деревьям попрятались, — сообщил он сфинксу. — Хищники.
Грин даже чуточку зарычал от такой новости:
— Там есть еще что-то, кроме голода? Кроме эмоций? — уточнил он. — Что-то вроде мысли? Пусть даже и не словесной?
— Есть недовольство, раздражение, — порадовал его Серазан. — Не словесные, но и не совсем звериные. На нашего Кота похоже… если готовить вкусное, а ему не дать — он в таких случаях садится и мрачно так размышляет, сразу покусать или дождаться ночи и за голые пятки.
Грин, не говоря ни слова, подошел к костру, долго смотрел на котелок и остывшие угли. Потом сделал неуловимое движение, как будто хотел накрыться крыльями, поднялся человеком, в той самой одежде, в которой уходил когда-то в ночь Единой, руками достал ложку, отложил немного еды в крышку, а все остальное — вместе с котелком унес куда-то в ночь. Минут через десять из темноты опять вышел сфинкс, озабоченный, но довольный.
— Посмотрим, — сказал он.
Тесс, все эти десять минут так и смотревший ему вслед, наконец моргнул и тихо выдохнул — ошарашенно, счастливо, разочарованно… и много еще как в одном едином вздохе, отнимая заодно от груди руку, прежде взлетавшую к горлу.
— Грин… Грин! — выговорил он со второй попытки. — Вы понимаете, что вы сейчас сделали?
— Отдал нашу еду неизвестно кому, как плату за проход по охотничьей территории, — озабоченно отозвался Грин. — Так иногда делают и для соседей тоже, знать бы, кого мы подкормили и сколько нам еще по их краю идти. А что случилось?
— Вы в человека превратились! — воскликнул Тесс, резким и не вполне контролируемым движением отмахиваясь от такой мелочи, как путевой налог во имя выживания. — Походя, не напрягаясь. И никакая Хозяйка вам для этого не нужна.
Помотал головой, зажмуриваясь, вновь оглядел сфинкса уже без разочарования, искренне счастливо.
— Грин, это же замечательно…
— Да, было немного странно идти с котелком в руке, — отозвался Грин, укладываясь на землю, и вдруг вздрогнул от неожиданного осознания, что же с ним на самом деле случилось. — Ох, мастер Тесс. Я не совсем понял, почему. И совсем не понял, как. И теперь я жрать хочу! — жалобно заключил он.
— Забирайте, — мотнул головой Серазан в направлении крышки от котелка. — У вас бездна энергии должна была уйти на трансформацию. А что не поняли — неважно. Главное, что превращение для вас возможно… И вновь покачал головой, сам не замечая, как улыбается, когда перед внутренним взором снова встает фигура идущего в лес молодого и сильного парня.
Грин покосился на Тесса, аккуратно съел две трети того, что на двоих же оставил, и стал выспрашивать у Тесса, как оно вышло. Попробовал было повторить фокус, но не получилось, и прихлынула такая усталость, что только и оставалось ползти спать. Грин не стал просить Тесса снова слушать лес, хотя ощутил, как сильно и вдруг притупилось его собственное звериное осознание ситуации, а взамен пришло вполне привычное человеческое: «обойдется».
Но даже и так он все равно проснулся в ночи и не спал до рассвета, слушая лесные шорохи. Когда потянуло утренней сыростью, все-таки заснул, а Тесс, который с утра выбрался из палатки первым, нашел прямо посреди вчерашнего кострища чисто вымытый котелок с острой пластиной каменного ножа внутри.
