Марина Дяченко - Медный король
– А кому под силу? – спросил вслух.
* * *«Медный король – один из темных безымянных богов. Принимает жертвы не у всех и не всякие…»
Перебирая книги, Развияр наткнулся на знакомый почерк и чуть не закричал от радости, будто встретил давнего друга. «Страны, где я был, их боги и суеверия», – так называлась книга, написанная автором «Хроник зверуинов».
Книга содержалась в «варварском» отделении. С ней обращались плохо, или она побывала в катаклизме, а скорее всего, и то и другое: страницы покоробились от давней влаги, были подпорчены жучком, плесенью, местами тронуты огнем. Развияру захотелось переписать эту книгу – начисто, тщательно сохраняя почерк автора и его примечания, наброски землеграфических карт, которые он делал на полях. Развияр знал, что этого не случится никогда; все, что он мог сделать для автора замечательной книги – обновить на первой странице его почти стершееся имя: «Варан».
«…случайные, недостоверные сведения. Тот, кто в самом деле приносил жертву Медному королю, молчит об этом и никогда не расскажет. …внутренняя надобность, – строчка исчезала под пятном, – единственно возможно… остановить вместе с жизнью. Люди, много лет служившие Медному королю, становятся неуязвимы для врагов и друзей и не могут даже покончить с собой. Единственное нарушение этого правила возможно, если во время жер…».
Развияр перевернул страницу. Весь разворот был безнадежно испорчен плесенью.
* * *Женщина стояла перед ним в праздничном, наверное, лучшем своем платье. Золотые волосы, прямые и тонкие, лежали на ее плечах, покрывали спину и падали почти до колен.
– Как тебя зовут?
– Зачем тебе мое имя? – она улыбнулась.
– Ты дерзкая, – сказал он, чувствуя странное удовольствие. – Это хорошо.
– Для меня хорошо? Для тебя?
– Для меня. Ты такая, как я хотел. В юности я мечтал… о Золотых женщинах.
– У тебя была жалкая юность, жалкий гекса? Ты развлекался мечтами?
– Я не смел даже мечтать, что однажды все женщины Мирте будут принадлежать мне.
– Все? Не смеши. Ни одна не твоя.
– А ты?
– А что – я? Я – это не кусок мяса, жалкий гекса. Ты можешь сделать с моим телом что угодно, но я – это не мое тело. Ты можешь выпотрошить меня, но я останусь свободной. Давай, начинай! Покажи, на что ты способен. Позволь смеяться, когда мне сделается смешно!
Он молчал и смотрел на нее.
Ей было лет двадцать. Она ничем не походила на Яску в юности, по-мальчишески резковатую и порывистую. Она не походила на покорную, старательную Джаль. Она была – теперь он знал это – похожа на Мирте, который вечно дразнит на горизонте. Золотой город, смеющийся в лицо… прекрасный, как все, чего касаются Золотые.
Под его взглядом улыбка женщины начала таять. Она все еще принуждала себя смеяться, но ее лицо, залитое румянцем куража, бледнело, выцветало, как старая картина под лучами солнца.
– Ну, что ты смотришь? – ее голос уже дрожал. – Что ты вылупился?
Она попыталась отвести взгляд и не смогла. Развияр подошел к ней вплотную:
– А если сегодня ночью тебе не будет смешно? Чем ты меня вознаградишь?
– Пусти, – прошептала она.
Но высвободиться не смогла.
* * *Мирте цвел круглый год – на смену одним цветам приходили другие.
По улочкам города, широким и узким, крутым и пологим, носились дети всех сословий, Золотые дети, беспечные и незлые. Иногда приходил из портовых районов маленький чужак, просил взять его в игру – случалось, таких и брали, но потом раскаивались: чужие дети умели воровать и часто лезли в драку. Зато если водиться с таким же, как ты, Золотым, – игра не будет омрачена ничем, разве что дождь прольется вдруг с потемневшего неба.
По утрам открывались лавки на первых этажах причудливых, резных, деревянных и кирпичных зданий. Лавочницы, строгие, как королевы, давали в долг леденцы и фрукты. Над улицей, во вторых и третьих этажах, сушилось белье и пели птицы, играла музыка и целовались влюбленные. Лианы увивали стены и стволы; она выросла в золотом, благословенном Мирте и никогда не хотела покинуть его.
– А путешествовать? Увидеть дальние страны?
Да, случалось, в порт приходили красивые корабли из дальних стран. Но все чужаки с таким восхищением глазели по сторонам, что ей было ясно: лучше Мирте нет ничего во всем обитаемом мире.
– А леса? Ты ведь знаешь, что на материке растут дремучие леса, текут полноводные реки…
Они играли в рощах, воображая их лесами. Они пускали кораблики по воде ручьев. Они гадали на жениха, привязывая к мачтам корабликов цветные шелковые ленточки…
– Что ты делаешь со мной? – спрашивала она, глядя на него из темноты блестящими глазами цвета меди. – Почему я рассказываю? Зачем тебе все это?!
– Я хочу знать. Расскажи еще.
Она то плакала, то затихала, то снова начинала вырываться, но его воля была несоизмеримо сильнее. Он был осторожен – боялся причинить ей боль.
…А в порту петляли мраморные улочки, и для хорошего замужества надо было каждую весну подносить монетку статуе Морской Девы – красивой и голой, с ожерельем из ракушек – настоящих! – на тонкой мраморной шее. У Девы приоткрыт был рот, девчонки тайком друг от друга совали туда монеты из самых мелких… Говорят, рабочие из портовых чужаков потом вытаскивали монеты специальной петлей, но девочки верили, что Дева принимает их подношения, и жених будет что надо…
– Ты замужем?
– Нет! Морская Дева, почему я все тебе рассказываю… Я ненавижу тебя, я хочу, чтобы ты сдох, проклятый гекса…
– Твой жених…
– Он был на флагмане вторым помощником… Ты убил его, ты убийца! Зачем я рассказываю тебе, зачем… Ты околдовал меня? Ты маг?
– Нет. Я просто тебя люблю.
– Врешь!
– Я люблю Мирте – и тебя.
Он не врал. В эту ночь она была его прибежищем, единственным существом, способным защитить от подступающего кошмара. Он больше говорил с ней, чем ласкал, и золотой отблеск ее волос лежал на его бледном, белом лице.
– Морская Дева… Я начинаю видеть в тебе человека, – прошептала она под утро.
– Что в этом ужасного?
– Это… невозможно. Невозможно верить, что ты человек. Это рушит… мир. Все.
– Мир непрочен. Жизнь непрочна. Просто поверь, что я тебя люблю.
Она горько засмеялась – и вдруг впервые ответила на его ласки.
Тяжесть на его душе ослабела.
Ее волосы темным золотом заливали постель. Ее кожа была бронзовой, матовой, влажной от лихорадочного пота. С первыми лучами солнца она заснула – растерзанная и наконец-то умиротворенная, спокойная, почти счастливая. В ее снах Мирте цвел, и зажигались огни над розовыми и белыми мостами.
– Медный король, Медный король. Возьми, что мне дорого! Подай, что мне нужно!
