Анастасия Парфёнова - Городская фэнтези — 2008
Как вообще это пьют?!
Ладно. Домой она все рано не пойдёт. Квартиру подарил Валентин, а она, дурочка, приняла. Ещё нос задирала, цыпа. Валент-то, конечно, не вампир (при мысли о вчерашних глупостях с серебрянкой Тама покраснела), но что-то с ним нечисто.
Уж больно легко ему все сходит с рук. Ленька Кибенематик — не авторитет, но с уголтой якшается. А Валька его в шмакутья. И ни одна цыпа не чирикнула.
Почему?
Тама наверняка знала, что Валька — ботаник. Лет пять назад, ещё в прошлой жизни, до Стэна, она как-то повстречала его в Сокольниках. Ну цыпа же: куртешка кургузая, на щеке крем для бритья, и рубля на какую-то перумовщину не хватает.
Тама и одолжила. Пожалела бедолагу.
Когда Валентин её отыскал через несколько лет (и как запомнил утёнка-то гадкого?!), она его не узнала. Не ботаник, настоящий зоолог — по волкам да Шакалам. И взгляд соответственный. Принц на белом «Ламборджини».
Ёжась от ледяного ветра, она вновь отхлебнула из бутылки. Машины неслись мимо неё равнодушным потоком. Мосты строят поперёк рек, сбивчиво подумала Тама, а почему-то получается вдоль. Вот она, настоящая река: течёт и течёт себе, а она, Тама, сидит на берегу и не знает, куда податься.
Аив самом деле, куда? К родителям нельзя. Там Валент её на раз-два отыщет. И к подругам нельзя, зачем им неприятности?
Куда же?
В другой город?
В другой город — это правильно. Стэнька мечтал повидать мир, это будет ему прощальным салютом. А там, накопив сил, можно и с Валентом посчитаться. Потому что жизни тот всё равно не даст.
Вот только для этого понадобятся союзники. И зря Димурчик нос воротил. Не хотел по-хорошему, будет по-плохому!
Девушка покопалась в рюкзачке и достала пиалу с летучими мышами. Её она приручила у колдуна… или «стамила» — как она сама говорила. С пиалой в руках Тама вскарабкалась на перила моста. В голове шумело, камень скользил под каблуками сапог. Москва-река серебрилась под ногами — соль господа, боль забвения.
— Диму-ур!!! — крикнула Тама, протягивая пиалу пятнистой громаде города. — Помоги мне! Слышишь?! Я ведь её выброшу, честно!
Город молчал. Лишь заунывно ревели машины за спиной.
— Ну, как знаешь! Получай!!! — Тама неловко размахнулась.
Ветер, до этого дувший ей в лицо, резко изменил направление. Мягкое крыло толкнуло девушку в спину. Взвизгнув, она плюхнулась задом на камень. Долю секунды балансировала над белой солью реки, уже понимая, что срывается и…
…сильные руки подхватили её.
— Психованная, — слова эти прозвучали для Тамы небесной музыкой. — Ты что? До свиданья, мой любимый город?
Спаситель рывком втянул её на перила. Развернул к себе.
— Я почти попала в хроники твои, — заплетающимся языком ответила Тама. — Ожиданье… как там дальше?..
— Самый скучный повод.
— Стэн!.. зануда ты мой!..
Когда человека бросает из безнадёжности в счастье слишком быстро, случается, что он не успевает понять, что произошло. Тама закрыла глаза и уткнулась носом в плечо спасителя. Пластиковая пряжка расцарапала щёку.
— Живой… хороший мой!.. — шептала она, комкая в кулаке синтетику дурацкой Стэновой «аляски». — Как же я измучилась без тебя!..
Стэнова «аляска» оказалась не только дурацкой, но и тёплой. Даже в безопасности квартиры, стянув свитер и вымокшую от сидения на мосту юбку, Тама не захотела с ней расстаться.
Залитое ночной смолью окно бесстыдно отражало диван-сарайчик и счастливую девчонку с распухшим от простуды носом. Ещё отражался буфет, на нём — Тамина фотография («Стэну, Стэнчику, Стэненку!..» на обороте), пиала с летучими мышами. Остальное съела голодная луна.
— Прикинь, Там? — кричал с кухни Стэн. — Иду, а под ногами блестит!.. А я…
Слова тонули в шуме льющейся воды и грохоте посуды. Тама вынырнула из блаженного забытья, слезла с дивана и отправилась на кухню.
— Чего кричишь? — спросила она сердито.
— Рассказываю, как тебя нашёл. Вот смотри, — сквозь пальцы блеснуло золото. — Это в снегу. Я за ними, а автобус — опачки! Ну, я через мост…
В Тамину ладонь легли золотые часы. Те самые.
Станька ещё долго что-то рассказывал о том, как заметил в сугробе блеск, как опоздал на автобус, как… Тама не слушала. Она перевернула часы; гравировку съедало тёмное, почти коричневое пятно, но всё-таки она была.
Сердце тревожно зачастило.
— Станька, — она прижалась раскалённым лбом ко лбу Стэна, — занудик мой любимый. Выбрось ты их, а? Ну пожалуйста!..
Тот надулся. На год младше Тамы, он был чуть ниже её ростом. И ужасно не любил, когда его звали Станькой или Станчиком. Станислав — что за имя? Размазня какая-то. Вот Стэн — другое дело, солидно и мужественно.
— Не дуйся, лапа, — Тама пригладила его мягкие пушистые (ой, немужественные!) вихры. — У меня предчувствие дурное. Выброси.
— Ладно. Только я историю читал… Ну, типа у мужика «Ролекс» был, а он его угробить хотел. С вышки прыгал, тряс, все такое. А потом — в кастрюлю и кипятить. Полчаса кипятит, час — ничего.
— И?..
— Ну, остановились. Мужик сразу: в компанию письмо, дистрибьютору письмо, в швейцарское консульство письмо. Мол, часы стали, моральный ущерб охрененный.
— А те?
— Без проблем, говорят. Мы вам заплатим, только скажите, ради бога, что вы с ними сделали? Выплачивают компенсацию, чин чина, новые часы дают. Он думает: «О, халява прилетела!» Потом зырь в инструкцию, а там строчку добавили: «Кипятить больше часа строжайше запрещено».
— Здорово! — Тама хихикнула. Станька заулыбался:
— Вот я и хочу проверить: эти час протянут?
— Давай!
Тама сама набрала воду в кастрюлю и включила огонь. Часы обречённо булькнули.
Стэн склонился над кастрюлей.
— Идут. — Лоб его собрался озадаченными складками. — А вдруг это не подделка?
— Это ли-ша, — уверенно отозвалась Тама. — В сто раз хуже любой подделки.
Стоять над кастрюлей показалось ей ужасно скучно. И она утащила Стэна в комнату с буфетом, под насмешливый взгляд голодной луны.
…Когда через полчаса Стэн голышом выскочил на кухню, вода в кастрюльке била ключом.
— Ну что? — высунулась следом всклокоченная Тамина голова.
— Идут.
— Обалдеть! — Она деловито зашлёпала к плите. Стэн оглянулся:
— С ума сошла? Ты простуженная! Брысь в постель!
— О да! Лечи, лечи же меня, мой повелитель!
2
Тама лежала под колючим одеялом, вдыхая острый запах верблюжьей шерсти. Простыня сбилась куда-то под диван, но искать её не хотелось. За окном по-утреннему деловито собачились коты, выясняя, кто из них орёл, а кто — мокрая курица.
