Ольга Денисова - Придорожная трава
Ника не смогла вернуться в долину и, пока муж не выкупил у агентства квартиру, жила вместе с девочками у ведуньи. Дом в долине пришлось продать, и сколько Алексей не уговаривал ее, попробовать еще раз переехать загород она так и не согласилась.
Теперь ей вообще не снились сны. Почти никогда. Только один, и то нечасто. Как отец забирает ее из детского сада и ведет в кафе-мороженое. Она сидит на стуле, болтая ногами, и ковыряет разноцветные шарики чайной ложкой, поднимает на отца глаза, и видит, что за столиком с ними сидит плотник. Они оба смотрят на нее, оперев головы на кулаки, и глаза их совершенно одинаковые – печальные и снисходительные. После этого сна Ника всегда просыпалась в слезах, но неизменно засыпала снова и утром не могла вспомнить, отчего намокла ее подушка.
Двадцать пятого августа Илье снова сделали операцию, третью. Мама плакала. Она не плакала при нем, выходила в коридор, будто по делу, но Илья знал, что она выходит плакать. Она не могла смотреть, как он мучается.
Мама была в коридоре, когда к нему палату зашла Лара. Он не хотел ее видеть. Первый раз в жизни он не хотел ее видеть.
Лара положила на тумбочку огромное красное яблоко и осмотрелась.
– Ты понимаешь, что ты наделал? – сказала она, даже не поздоровавшись.
Илья помрачнел. С тех пор, как это случилось, он ждал, когда же его спросят, понимает ли он, что наделал.
– Сережка все мне рассказал, – Лара присела на стул около кровати. Она избегала смотреть ему в глаза.
Он кивнул, стараясь не кривиться от боли – она не должна этого видеть.
– Ну зачем? Зачем, Илюша? Объясни мне! Тебе предлагали деньги, большие деньги! Ну почему ты отказался?
Он приподнял одно плечо, но это скорей походило на судорогу, чем на привычный жест.
Ее глаза наполнились слезами:
– А что теперь будет с нами? Со мной, с Сережкой? Что нам теперь делать? Раньше я могла взять репетиторство, а теперь у меня на руках больная мама. Что с нами будет?
– Прости меня, – шепнул он.
Она быстро нагнулась и на секунду прижалась щекой к его руке. Илья почувствовал ее слезы на своей коже, но это нисколько не взволновало его. А ведь еще весной он за это отдал бы полжизни.
Лара тут же выпрямилась, замотала головой и выбежала из палаты.
Когда следующей весной половодье затопило долину, никому не пришло в голову, что это навсегда. И когда земля просела вниз, разрывая готовые фундаменты, тоже никто не верил, что это серьезно. И только когда осенью уровень воды в реке сравнялся с землей, хозяева участков забили тревогу.
Противоположный крутой берег реки рухнул спустя два года с того дня, как Ника разрушила избушку. К тому времени в долине никто не жил и не пытался ничего строить. Болото ползло в стороны прямо на глазах, каждый дождливый день помогал ему овладеть все большей территорией, а вскоре в поселке вообще не осталось солнечных дней. Будто тучи не могли сойти с этого места, зацепившись за землю.
Как ни странно, никто не обвинил Алексея в том, что он продавал участки, ставшие через пару лет непроходимым болотом, все словно забыли о том, как чуть не провалился проект «Лунная долина», и какие разговоры ходили в то время вокруг него.
Ника могла бы быть совершенно счастливой, но после того, как она покинула долину, она ни разу не испытывала радости. С той минуты, когда она вылезла из бульдозера и пошла к своей машине, ощущая лишь опустошенность и апатию вместо упоения победой, эта пустота прочно поселилась у нее душе. И ничто не могло эту пустоту заполнить – ни деньги, ни успех, ни любовь к детям. Как будто долина, умирая, отобрала у нее нечто важное и утащила за собой во мрак болота.
Старенький хирург присел к Илье на кровать.
– Ну что? – спросил он, – будешь ты выздоравливать?
Илья покачал головой.
– Не хочешь? Два года я тебя оперирую. Два года! Да после таких травм люди через девять месяцев выходят полностью реабилитированные. Бегать, танцевать, работать – все могут. А ты?
Илья пожал плечами.
– Ну что ты все время молчишь? Тебе самому не надоело? Пока ты не захочешь ходить, ты ходить не будешь. Я тебе ноги для чего собрал? Чтобы ты два года на кровати валялся?
Илья прокашлялся, последнее время он все время кашлял.
– Я стараюсь, – он улыбнулся.
– Может, ты и стараешься. Но не хочешь. Как будто наказываешь себя за что-то.
– Да. Наверное.
– Давай-ка так, друг мой. Себя наказывай сколько угодно. Но мать свою – не смей. Ты же здоровый мужик, на тебе пахать нужно.
– Наверное, – улыбнулся Илья.
– Вот и договоримся: я оперировал тебя в последний раз. Никаких остеомиелитов, никаких неправильных сращений. Сколько можно?
– Но я же не виноват…
– Виноват. Подумай, и ты поймешь, что виноват. Воля к жизни – вот чего тебе не хватает.
Ника проснулась в ночь на первое ноября, как от толчка, и села на постели. Ей приснилась Долина: солнечный день, высокие сосны, запах реки и леса. Долина приснилась ей такой, какой она увидела ее в первый раз – без асфальтовых проездов, канав и горбатых мостов. Она стояла на дороге, пробегающей вдоль леса, и не смела ступить на ее территорию. А на крыльце избушки стоял живой и здоровый плотник и махал ей рукой, но он не прощался с ней, а наоборот, приветствовал и звал зайти в гости. В гости. В Долину можно приезжать только в гости, хозяев у нее нет, есть лишь страж.
Ника замахала рукой в ответ и направилась к избушке, но чем быстрей шла, тем дальше оказывался от нее плотник, и крыльцо, и Долина. Она бежала, бежала из последних сил. И плакала. Ей казалось, что если она сможет добежать до избушки, в ее жизнь вернется нечто важное, необходимое, то, без чего она не может существовать.
Но, в конце концов, увидела, что Долины нет, есть болото, гнилое мертвое болото. И солнце не светит больше, и холодный дождь капает с неба мелкой моросью.
Вот тогда что-то и толкнуло ее, и она проснулась.
Только шагнув в пропасть, понимаешь, что это не полет, а падение. Но возврата назад быть не может. Пустота, которая три с половиной года составляла ее сущность, вдруг исчезла, и на ее место пришла горечь. Горечь и отчаянье.
Ника разрыдалась, громко и надрывно, словно по покойнику.
Илья вышел на безлюдную платформу. Последний день октября… Не сегодня-завтра ударит мороз. В городе светило солнце, здесь же, в поселке, небо затянули тучи, и накрапывал мелкий ледяной дождь.
Он не был здесь больше трех лет. Три года – как в тумане, в каком-то странном, равнодушном забытьи. Будто все, что происходит – происходит не с ним. И изматывающая боль, и невыносимые операции, и костыли, и мучительные попытки снова начать ходить – все это было с другим человеком. С человеком, который не видел цветка папоротника. А Илья видел его каждую ночь. Стоило ему заснуть, и он снова оказывался в Долине. Ходил в лес и купался в реке. Сидел вечерами у окна. Говорил с Марой и Печником.
