Ирина Котова - Королевская кровь. Книга 4
— Спасибо тебе за надежду, Тайкахе, — тихо сказала Полина и поцеловала его в лоб. Встала и пошла наружу, не оглядываясь и не спрашивая, что он имел в виду. А за ее спиной, скорчившись на шкурах, плакал от жалости старый шаман, видящий больше, чем мог бы сказать.
После возвращения в замок молодая королева набралась смелости и, несмотря на поздний час, позвонила Луциусу Инландеру. И уверенно попросила его завтра с утра выделить время и посетить Бермонт, чтобы под его присмотром Поля смогла напоить мужа своей кровью. Сказала, что позвонит королю Гюнтеру и сообщит своей семье. И Луциус не отказал. И Гюнтер серьезно ответил, что обязательно прибудет в назначенный час. И ее сестра, Василина, только вздохнула и спросила:
— Почему не моей, Поль?
— Ты сильнее, Васюш, — объяснила Полина, — но шаман сказал, что я могу помочь из-за брачной связи между нами. Думаю, все-таки дело в крови. Я попробую. Не могу больше ждать. Если и это не сработает, буду думать дальше.
— Я приду, — пообещала Василина. — Обязательно приду, Полин. До завтра, сестричка.
— До завтра, — Пол положила трубку и прижала руку к груди — сердце колотилось от страха, и пальцы холодели. Поскорее бы уже утро.
— Поскорее бы, — прошептала она. Надела тонкую красивую сорочку — сколько их было в приданном — и легла рядом с Демьяном, обнимая его крепко, укрывая их обоих одеялом. Будто он просто спит. Будто все у них хорошо.
Глава 21
Капитан Люджина Дробжек методично обходила этажи замка Бермонт, проверяя ночные караулы, и берманы, которых на страже и в патрулях было куда больше, чем рудложских гвардейцев, провожали ее неприязненными взглядами. Да, королева потрясла и удивила их своей ловкостью и способностью к стрельбе, но это легко приняли, объяснив иноземным воспитанием и силой крови, которую все чувствовали. Да и замуж она уже вышла, и муж, если Хозяин лесов смилостивится и разбудит его, обязательно призовет ее к порядку. А вот незамужняя, крупная, фигуристая Люджина в офицерском мундире и с короткими волосами вызывала у них недоумение, смешанное с презрением.
В лицо ей, конечно, ничего не говорили. Свенсен достаточно четко объяснил, что капитан Дробжек боевой офицер и маг и что во многом благодаря ее вмешательству события на Хартовой сопке не закончились трагедией. И что голову ей обрили потому, что ранения были серьезнейшие, и что относиться необходимо со всем уважением. Но за спиной берманы шептались почище иных дам. И смотрели на нее, как на ошибку природы.
— Стыд какой, неужто в Рудлоге недостаточно мужчин, что они женщин в армию берут?
— Да что она может? Ее даже новобранец заломает. Смех да и только.
— Да вы посмотрите на нее. Кто из мужчин такую жену захочет? Только и остается, что в армию, себе мужика искать.
— Так спит она с этим, с полковником-то… живут вдвоем.
— Молчи, дурень, ты над их постелью не стоял. Не распускай язык, как баба. Офицерские комнаты на двоих, вот и поселили вместе.
— А не скажите, девка ладная, красивая. Дурные вы, молодые еще. Вы ее в платье представьте, да с волосами. Я бы женился.
— Даааа, сиськи у нее ничего… и задница…
Дробжек, всю жизнь учившаяся, а потом служившая в компании мужчин, относилась к этому бубнению равнодушно. Ее больше беспокоило то, что боевых магов в карауле было очень мало, и случись что, все эти балаболки будут вырублены одним Тараном. Их слова ее не задевали, и она их не трогала.
Но не сегодня. Возвращаясь с обхода, капитан издалека увидела группу офицеров. Мужчины были в штатском — видимо, пришли из увольнительной. И то ли свобода вскружила головы, то ли на грудь приняли, но дорогу ей перегородили очень недвусмысленно. Дробжек остановилась у корпуса казарм, в котором светились редкие огни — почти все уже легли спать — окинула берманов спокойным взглядом.
— Уезжала бы ты отсюда, женщина, — сказал один из них почти добродушно. — Не вноси смуту. Баба в казарме, как на корабле — к беде. Мужики скоро из-за тебя передерутся. Мы же запахи чуем, невмоготу нам.
— ПотЕрпите, — ответила она спокойно, — я вам не женщина, а офицер. И не вам решать, когда мне уезжать. У меня свои задачи, у вас свои, так что, мужики, дайте дорогу.
— А если не пустим? — спросил второй. Говорили они без агрессии, скорее, снисходительно и со смешками, как с ребенком общались.
— Переночую здесь, — не отреагировала на вызов Люджина, — а завтра рапорт напишу о противодействии. Если свои звания и имена не побоитесь назвать.
— Вот-вот, — пробурчал еще один, обращаясь к товарищам. — Баба всегда за спины мужиков прячется, и эта туда же. А еще воевать собралась.
Люджина вздохнула. Драться не хотелось, да и не было в ней злости. Такие проверки и в Рудлоге почти на каждом новом месте службы проводили. Это потом уже прикрывали друг другу спины, а поначалу на крепость испытывали, как любого новичка, вне зависимости от пола.
Из-за спин берманов показались несколько рудложских гвардейцев, видимо, услышавших разговор, и она сделала им успокаивающий знак рукой. Не вмешивайтесь.
— Так и будем стоять? — спросила она. На улице было тихо, ночной морозец пощипывал щеки, но холода капитан не боялась.
— А что? — хохотнул заводила. — Торопиться нам некуда.
— Согреться бы, — задумчиво проговорила Люджина. — Да и вам дурь из голов повыветрить не помешает, служивые. На гауптвахту захотелось?
— А ты не грозись, — смурно ответил другой, — мы тебя по добру просим, уезжай. Не дело это. У себя в Рудлоге хоть бабские батальоны создавайте, а нам этого стыда не надо.
Люджина снова вздохнула и начала раздеваться. Сняла теплую шинель, шапку, отдала молчащим, насупленным гвардейцам. Берманы поглядывали на нее не без интереса.
— Вот что, — сказала она. — Вы мужики крепкие, право на свою традицию имеете, да вот только я не кошка приблудная, чтобы меня гнать. Сделаем по чести. Если я хуже вас, то завтра уеду. А если нет, то больше чтобы я этой дури не слышала. Начнем с отжиманий — кто больше. А там можно и поподтягиваться. Согласны?
— С женщиной соревноваться? — заводила презрительно плюнул на плац.
— Пока вы только языками мелете, — жестко произнесла капитан, — а в деле я вас не видела. Разве только кисель языком взбить способны.
Офицеры заворчали. Из казарм один за другим выходили еще берманы и гвардейцы и останавливались, разделяясь на две кучки и уже агрессивно поглядывая друг на друга.
— Тягаться с женщиной — себя марать, — уверенно заявил еще один. Его поддержали дружным гулом. Гвардейцы набычились, готовые лезть в драку, но строгий взгляд синих глаз Люджины обещал, что если дернется кто — гауптвахтой не отделается.
