Надежда Попова - По делам их
— Ты по-прежнему думаешь, что мне что-то нужно от тебя, кроме тебя самого? — невесело улыбнулась Маргарет. — Все, что было, все эти, как ты их назвал, лекции — как раз для того, чтобы ты не был в неведении. Это — именно для того, чтобы ты знал все, как и хотел…
— Ты готовишь какой-то обряд, посвященный своей покровительнице, — перебил Курт снова. — Так?
Она нахмурилась.
— Что-то мне не по душе в том, каким тоном ты спросил это.
— Ты не ответила на мой вопрос, Маргарет. В обмен на какую жертву ты намерена просить силы и власти? Чем дольше ты уходишь от ответа, тем более у меня крепнут дурные подозрения.
— Боже, — засмеялась она, прильнув к его плечу и заглянув в глаза, — неужто ты решил, что эту роль я отвела тебе? Ты серьезно?
— Если я скажу, что подобные мысли не посещали меня, я солгу, — полусогласно кивнул Курт. — Разубеди меня. Скажи, что я заблуждаюсь, и никакие жертвы твоей двуликой богине не нужны.
— Ей — не нужны, — не сразу отозвалась Маргарет, чуть отступивши от него и глядя в сторону. — Она сама может явиться по своему желанию. Сама может одарить своей силой…
— Маргарет, — требовательно произнес он, чуть повысив голос, и та, наконец, кивнула.
— Да, будет обряд. И будет жертва.
Нельзя сказать, что он не ждал этого — подозрения возникли давно и лишь упрочивались с каждым слышанным им словом, с каждым днем и каждым часом, а сейчас, в эту минуту, он понял внезапно, что ни на миг и не сомневался в том, что услышит именно то, что услышал. Не сомневался — и все равно на миг ладони похолодели, а во рту пересохло, точно в горячке. Что бы ни происходило в последнюю неделю с небольшим, какие бы перемены ни совершились в нем самом, на самый главный вопрос — готов ли он к такому повороту событий — Курт должен был ответить самому себе прямо, и от ответа зависело многое. И более всего пугало то, что ответ он уже знал, ответ уже был.
Он прикрыл глаза, осторожно переводя дыхание.
Был и вопрос…
— Это попытка привязать меня, так? — спросил Курт негромко, пытаясь поймать ускользающий взгляд Маргарет. — Ты хочешь, чтобы я присутствовал, верно? Чтобы я видел все, знал все, участвовал в этом — чтобы после у меня не было пути назад. Это присоветовал твой наставник?
— Да, — отозвалась она так же тихо, но твердо. — Это был его совет. Повязать кровью. По его мнению, это последняя проверка твоей искренности. Однако я хочу, чтобы ты был рядом, по иной причине. Курт, нельзя быть предателем наполовину… не кривись, ты сам назвал себя так. Нельзя изменить прошлому лишь отчасти. Я хочу, чтобы ты спросил себя — чего ты, в конце концов, желаешь. Жаждешь ли ты всего лишь безмятежной жизни, успокоения своей совести или же — истины. Потому что, если ты хочешь знать истину, ты будешь со мною, ты увидишь все сам, поймешь все сам. Если же истина тебе не нужна…
Маргарет запнулась, и он криво усмехнулся:
— То что тогда? Тебе не нужен я?
— Ты мне нужен, — возразила Маргарет строго. — Всегда. В любом случае. И больше не смей подозревать меня в корысти или пренебрежении. Я устала оправдываться.
— Но на что я тебе, если мне не будет нужна твоя истина?
— Я отвечу тебе, — кивнула она, осторожно взяв его за руку. — Это очень сложно — и просто. Я отвечу… точнее, я спрошу, а ответишь ты сам. На что тебе была я, когда ты помог мне избежать приговора? Человек, которому была не нужна твоя истина, человек иных взглядов, иной жизни? Иной веры? Тебя заботило это — тогда? Ответь.
— Ты знаешь мой ответ, — неохотно произнес Курт. — Нет, меня это не заботило. Для меня было значимо, что ты рядом.
— Вот и все, милый. Это и мой ответ тоже. Ты начинаешь забывать, что я женщина, — улыбнулась Маргарет, и он не смог не улыбнуться ей в ответ.
— Вот уж это забыть сложно, — оспорил Курт, обнимая ее за талию. Та попыталась высвободиться; он сжал ладони крепче, и Маргарет засмеялась, нарочито строго шлепнув его по руке. — Хотя, я не стану возражать, если по окончании разговора ты напомнишь мне об этом снова…
— Непременно, — закинув руки ему на плечи, пообещала Маргарет. — И последнее. Я не хочу от тебя ничего требовать. Если ты готов принять меня такой, какая я есть, сейчас — я буду довольна. Если нет… Я подожду. Но подумай вот о чем: я предлагаю тебе возможность увидеть воочию то, что доводится увидеть не всякому простому смертному. Все, что я говорила, что еще могла бы сказать — все это ничто, это лишь слова; ты можешь увидеть все сам. Ты говорил, что не веришь в ее существование; ты увидишь ее. Собственными глазами. В конце концов, неужто тебя не одолевает хотя бы любопытство?
— Любопытство… — повторил он. — Безусловно, любопытство есть. Однако… — Курт усмехнулся — уныло и тяжело, — мой Бог как правило возражает против того, чтобы из любопытства резали людей. Или твоей жертвой будет упитанный телец?
— Тебе не придется поступаться заветами твоего бога, — с такой же невеселой улыбкой возразила Маргарет. — Да, я намерена принести ей жизнь человека. Да. Однако, попади этот человек в руки Конгрегации, ему предстояла бы участь не менее печальная, а стало быть, попустив его смерть, ты лишь сделаешь то, что совершил бы, исполняя свою службу…
— Маргарет, я жду, — несколько неучтиво вновь перебил Курт, и она вздохнула.
— Кельнский князь-епископ будет моей жертвой.
Он уронил руки, выпустив Маргарет, и отступил назад.
— Что? — выдавил Курт едва слышно самому себе. — И он… тоже?!
— Да, — кивнула она просто. — Он тоже.
— Господи, я что — последний христианин в городе?! — не скрывая злости, выговорил Курт ожесточенно, и Маргарет шагнула ближе, вновь осторожно взяв его за руку.
— Тише. Мои новые слуги не осведомлены обо мне так, как Рената.
— Архиепископ! — яростным шепотом повторил он, и Маргарет вздохнула — почти сострадающе. — И… что ж — и он поклоняется твоей богине?
— Брось ты, — недобро рассмеялась та. — Неужто ты можешь себе хотя б вообразить такое? Нет, мой двоюродный дядюшка всего лишь пошлый и примитивный дьяволопоклонник. Он — это compositio unificata[168] традиционных инквизиторских подозрений.
— Id est… — он запнулся, и Маргарет подбодрила с усмешкой:
— Давайте, майстер инквизитор, выскажите догадку. Поверь, что бы ты ни сказал, ты не ошибешься.
— Жертвоприношения? — предположил Курт; она кивнула:
— И они тоже. И месса, читаемая наоборот, и зарезанные голуби (Господня птица!), и попирание Распятия, и осквернение облаток, и питие крови, и все, что обыкновенно измышляли твои сослужители, дабы составить протокол пострашнее. Я даже думаю — не из них ли он и почерпнул свои, прямо скажем, довольно глуповатые ритуалы… И даже было несколько девственниц, принесенных в жертву, как он полагал, Сатане. Это еще одна причина, по которой его гибель доставит мне особенное удовольствие.
