Макс Фрай - Пять имен. Часть 2
4) Как бы там ни было, возвращение Того-Кто-Был-Прежде представляется нежелательным как для самого Нфанхвы, так и для всего существующего мира. Здесь кончается безразличие Нфанхвы, ибо он поручает избранным следить за сохранностью камней, которыми она запечатал бездну.”[89] “Нелепый и безысходны миф, — пишет далее Лауф. Казалось бы ни одна из ныне известных мифологических систем не является настолько индеферентной по отношению к человеку и его истории. Но, с другой стороны, если мы возьмем любой космогонический миф и очистим его от шелухи антропоцентризма, то получим нечто подобное мифу творения у саат-тауока. Схематично такой сюжет мог бы выглядеть следующим образом: один начисто лишенный каких бы то ни было человеческих качеств монстр вступает в борьбу с другим таким же монстром.[90] В результате такой борьбы обнаруживается антропоморфная вселенная, которая интересует обоих монстров не сама по себе, а лишь постольку, поскольку это может касаться их соперничества. И по всей видимости мы никогда не сможем понять ни смысла борьбы этих предначальных монстров, ни смысла их безразличия.”.[91]
Как нам уже известно из приведенных выше материалов Барнетта, на следующий день после совершения ритуала медиум — тот, кого “поцеловала” бабочка — покидает племя и уходит к “началу мира”. Дэвид Лауф в своей книги рассказывает о том, как идя несколько дней по следам медиума, он обнаружил посреди заболоченного леса поляну, на которой стоял большой черный камень.
“Камень был гладким и холодным на ощупь. Он был похож на обелиск. На одной из его сторон была причудливая вмятина, похожая на отпечаток человеческого лица. У камня след оборвался, и мне не оставалось ничего другого, как повернуть обратно”.[92]
Однако обратной дороги к поселку индейцев саат-тауока Лауф отыскать не смог. Четыре дня он блуждал по сельве, пока наконец не вышел к поселку индейцев бороро, которые доставили обессиленного и заболевшего лихорадкой исследователя в христианскую миссию в Корумба.
По прибытии в Европу у Лауфа обнаружилось сильное психическое расстройство. Он был помещен в Бернскую психиатрическую клинику, где, используя полевые дневники и записки, написал свою книгу. Это обстоятельство дало повод некоторым ученым отнестись к исследованиям Лауфа как к плоду расстроенного воображения и неуравновешенной психики. Репутация безумца утвердилась за Лауфом окончательно уже после его смерти, когда были опубликованы его дневники и письма. Так, в одном из писем свой невесте Кларе Фридеман он писал: “К несчастью, Клара, мне стало известно настоящее имя Того-Кто-Был-Прежде, и теперь повсюду меня преследуют эти ужасные худурш. Они отличаются от самых обычных людей тем, что на них практически не обращаешь внимания. Я просто знаю, что если рядом со мной находится человек, на которого я практически не обращаю внимания, то это — худурш. Думаю, они обладают какой-то таинственной способностью деформировать наше внимание таким образом, что люди не замечают их присутствия. Я слишком много знаю о них, и поэтому они хотят меня извести. Нет, они не хотят меня убить, — это было бы слишком просто. Они хотят довести меня до сумасшедствия, чтобы таким образом перечеркнуть все сделанные мною открытия. Кто они, и что им надо? Они меняют облики и лица, они внушают людям странные мысли о религии и Боге; они пишут философские трактаты, единственный смысл которых — лишить людей силы, и им это удается.[93] Они ищут камни Нфанхвы, чтобы разбить их и выпустить из бездны древний ужас. Они жаждут власти и, я думаю, они ее скоро получат”.[94]
14 февраля 1979 года Дэвид Лауф покончил жизнь самоубийством. Сопоставление имеющихся свидетельств и исследовательских материалов, чаще всего опирающихся на вторичные источники, не позволяет сделать однозначные выводы относительно культа черной бабочки у саат-тауока. Более того, после Лауфа никому из исследователей и путешественников не удалось обнаружить само племя.
Что же касается реконструкции запредельного мифа, то, с одной стороны, она выглядит вроде бы совершенно безобидной рационализацией фрагментов древних или традиционных космогонических представлений. С другой же стороны, принимая во внимание архетипический характер самих этих рационализаций, запредельный миф представляется отчаянной попыткой оправдать отсутствие идеалов, целей и позитивных интересов в современном обществе. Что можно требовать от общества и человека, если весь этот мир с самого начала был создан без цели и надежды в глупой животной возне предначальных монстров.
Дальневосточные экспедиции князя Э.Э.Ухтомского и тантрийские мистерии ni-kha-yung-sle'i man-su-ro-bha
В 1891 году камер-юнкер Высочайшего двора князь Ухтомский[95] был включен в свиту, сопровождавшую будущего царя Николая II в его поездке по Востоку. К тому времени князь Ухтомский был уже хорошо известен в российских академических кругах как серьезный исследователь буддийских древностей и защитник интересов бурятов и калмыков. 15 ноября, когда Ухтомский в составе свиты будущего царя находился в Иркутске, ему доставили короткое письмо от одного из его постоянных корреспондентов бурята Вамбоцеренова. Письмо содержало следующее послание:
"Ваше Сиятельство, спешу сообщить, что хурал,[96] о котором расспрашивали Вы в прошлый свой приезд, состоится 22 ноября в Цугольском дацане.[97] Ширетуй[98] дацана в знак наиглубочайшей признательности к Вашему Сиятельству приглашает Вас посетить дацан и посылает в подарок четки, издающие благовоние".[99]
Как это следует из неопубликованных путевых записок князя, он сразу же отправился в путь и прибыл в дацан в ночь с 21 на 22 ноября. Отчет о посещении Цугольского дацана не вошел в опубликованную часть его путевых заметок, и поэтому имеет смысл привести его здесь полностью, опустив подробности путешествия из Иркутска в Цугол.
(Здесь и далее все архивные материалы цитируются с соблюдением стиля и орфографии подлинников).
" Хурал начался с первыми же лучами солнца. Погоды стояли холодные, и монахи, собравшиеся у кумирни, мерзли изрядно. Наконец один из гэлунов[100] взял на левое плечо ганьди и стал отбивать ритм, призывая к служению. Ганьди — это четырехугольное бревно, делаемое по большей части из красного цзандана и имеющее в длину пять локтей, а в окружности около трех четвертей аршина. По обеим оконечностям ганьди вырезывается изображение лягушки. Палочка для выбивания ритма также сделана была из красного цзандана и на оконечностях своих имела изображения мышиных голов. Призывание это делается для того, чтобы все монахи успели собраться у кумирни, что в нашем случае было, пожалуй, излишним, поскольку все и так собрались у кумирни с самого начала.
