Джеймс Кейбелл - Domnei
На следующий день в час заутрени два вооруженных всадника препроводили связанного Деметрия к королю Теодорету. Перион же важно шествовал впереди них, поскольку, несмотря на свои мрачные мысли, осознавал, что последнюю его победу приветствовал весь христианский мир.
Они вошли в слабо освещенную просторную комнату, со стенами из неотесанного камня и голым полом. В ней было всего лишь одно застекленное окно с железной решеткой. Тут стояла незастеленная кровать с потрепанным зеленым балдахином, расшитым стоящими на задних лапах, сильно потускневшими, серебряными львами. Справа от нее располагалась молитвенная скамеечка. Посреди комнаты, за некрашеным столом в кресле с высокой спинкой сидел сморщенный и неряшливо одетый старик.
Это и был Теодорет, самый набожный и самый скупой из всех монархов. Рядом с ним стояли два священнослужителя: по правую руку брат Баттиста, приор Серых Монахов, а по левую – ближайший родственник Мелиценты, в прошлом епископ, а сейчас кардинал де Монтор, который, как было широко известно, и являлся настоящим правителем этого государства. Одет он был изысканно, как придворный кавалер, и ничем не походил на священника.
Дряхлый король поднялся и пошел навстречу герою, которому удалось совершить то, чего не удавалось сделать многим военачальникам христианского мира. Король обнял победителя Деметрия, как равного себе.
– Мой дорогой друг, – сказал Теодорет, – приветствую тебя, обрубившего занесенную с мечом руку язычества! Сегодня у святых на небесах настоящий праздник. Я не в силах вознаградить тебя, поскольку всемогущ лишь один Господь Бог. Ты можешь пожелать все, что угодно, кроме короны, и получишь желаемое.
Милостиво улыбаясь, старик поцеловал главную свою драгоценность – кусочек Подлинного Креста, висящий у него на шее на золотой цепи.
– Король сказал свое слово, – ответил Перион. – Король поклялся на самой святой реликвии. Я прошу жизнь Деметрия.
Теодорет отпрянул, словно язычок разгорающегося костра от дыхания разжигающего его. Он неприятно рассмеялся и сказал:
– В такой час позволены любые шутки. Но мы не должны превращать в шутку дело, касающееся Церкви. Разве я не прав, Айрар? Этот безжалостный Деметрий, несомненно, тот самый Антихрист, пришествие которого предречено. Я отдаю его Матери Церкви для того, чтобы он был беспристрастно допрошен и крещен, поскольку даже и у него может быть душа, а затем сожжен на рыночной площади.
– Король сказал свое слово, – ответил Перион. – А я сказал свое.
Наступила ужасная пауза. Король Теодорет находился в явном смятении. Наконец он произнес:
– Ты просишь жизнь Деметрия, этого заклятого врага нашего Спасителя, этого исчадия Ада, который ограбил больше моих городов, чем у меня пальцев на руках! Причем сейчас, когда Всевышний особо милостив ко мне!..
Речь короля стала невнятной, он зарычал и забормотал что-то, словно взбесившаяся обезьяна.
Милостивый государь, я сражался с Деметрием, потому что он бесчестным образом держит в плену госпожу Мелиценту, которой я безоговорочно служу в этом мире и буду служить в Раю. Только он один может освободить Мелиценту.
– Ты собираешься выпустить на волю этого злодея! – воскликнул старый король. – Чтобы опять начать всю эту бойню!
– Вспомните, пожалуйста, милостивый государь, как долго я люблю Мелиценту. Поймите, что если вы казните Деметрия, госпожа Мелицента останется беззащитной в стране язычников. Ее убьют, потому что другие жены этого человека ненавидят ее из-за ее неоценимой красоты.
В это самое время кардинал и наместник оценивающе оглядывали друг друга. Казалось, что в этом плохо освещенном помещении, кроме них двоих, никого не было. Они не встречались ранее. «Вот достойный соперник – думал каждый из них, – вот равный мне по хитрости и смелости». И каждый из них страстно стремился проверить другого в каком-либо состязании. И между ними возникло некое понимание.
И, как следствие этого, они испытывали жалость к Теодорету, который правильно считал, что сдержи или не сдержи он клятву, не избежать ему проклятия.
– Ты был неблагоразумен… – пробормотал он. – Я не посмею освободить Деметрия… Моя душа будет в ответе за это беззаконие… Но я поклялся на кресте… И так, и этак погибель! Послушайте, мой отважный полководец, – почти рявкнул король, – у меня есть золото, земли, драгоценности…
– Милостивый государь, я люблю самую дорогую для меня женщину с того времени, когда мы с вами были молоды, и с каждым днем моя любовь к ней удваивалась. Какой прок мне в богатом поместье, если я.не смогу каждый день видеть мое сокровище?
Тут вмешался кардинал де Монтор, и голос его ласкал слух, как шелк ласкает пальцы.
– Милостивый государь, – произнес Айрар де Монтор. – Мое уважение к вам безмерно. Но вы дали клятву, которую ни один из живущих не посмел бы не сдержать.
– Да, это правда, Айрар! – с дрожью в голосе признал король. – Этот забияка зажал меня в угол. – Он вновь повернулся к Периону – злой, напрягшийся, но осторожный, как рассерженный кот.
– Выбирай! Я сделаю тебя самым богатым человеком в королевстве… Сын мой, предупреждаю тебя, что со времен Адама женщины всегда были излюбленной приманкой Дьявола. Видишь, я не сержусь. Я тоже помню, как прекрасна она была. Однажды она искушала меня, как и тебя. Поэтому я прощаю тебя. Я отдам тебе в жены мою дочь Эрменгарду, я сделаю тебя своим наследником, отдам тебе половину королевства…
Его дрожащий голос становился все громче, но внезапно стих, потому что, несмотря на все увещевания, он прочитал в глазах Периона свое проклятие.
– С тех пор как в моем сердце поселилась Любовь, – проговорил Перион, – в нем не осталось места ни для чего другого. Что я могу поделать, если Любовь вознаграждает мое гостеприимство желанием, которое не может покорить мир, но и не покорится ему?
Тогда сухо и отчужденно Теодорет сказал:
– …Иначе я должен сдержать свою клятву. В этом случае ты можешь покинуть нас вместе с этим безбожником. Я даю тебе на это день и ночь. Но если кто-то из вас через двадцать четыре часа попадется мне в руки, я убью его не сразу, а подвергну неслыханным пыткам…
И лучше было не видеть лицо короля в то мгновение. Но взгляд Периона был безмятежен, пока не заговорил Баттиста:
– Я обещаю еще худшее. Библия будет сброшена, колокола зазвонят, а свечи погаснут… О, очень скоро! – он по-кошачьи облизал губы.
Перион был потрясен, так как отлучение от церкви для любого из верующих страшнее смерти, и Перион испугался даже больше, чем был испуган король. И Перион какое-то время думал о Мелиценте, а потом сказал:
