Владимир Ленский - Проклятие сумерек
Эгрей погиб на военной службе. Нелепый толстяк Маргофрон, по слухам, выгодно женился и теперь владеет десятком галантерейных лавок в нескольких городах Королевства. Эмери, кажется, служит королевской семье здесь, в столице. Придворный композитор. Вот с кем хорошо бы встретиться и переговорить…
Желание Пиндара исполнилось в тот же день. Прогуливаясь по саду, Пиндар наткнулся на человека, который не далее как сегодняшним утром появлялся в его мыслях.
Человек этот сидел в расслабленной позе на каменной лавке с ажурной резьбой. На колене он держал кувшин. Поэт радостно воскликнул:
– Эмери!
Ренье вздрогнул. Уже давно никто не принимал его за брата. Эмери немного располнел и благодаря этому выглядел моложе своих лет. Ренье, напротив, казался старше. К тому же он, в отличие от придворного композитора, одевался куда менее щегольски и далеко не так аккуратно.
Подняв голову, Ренье пристально посмотрел на субъекта, который назвал его неправильным именем. Сквозь лысинку и бьющее в глаза благополучие вдруг проступили юношеские черты, и Ренье узнал говорившего.
– Пиндар! Вот неожиданная встреча!
– Не такая уж неожиданная, во всяком случае для меня, – возразил Пиндар, усаживаясь рядом. – Ты позволишь?
Он взял кувшин из руки собеседника, отхлебнул. Удивленно поднял бровь:
– Ты пьешь сидр?
– За неимением лучшего.
– У меня вдруг появилось такое ощущение, Эмери, что ты часто прикладываешься к этому сосуду для слабых духом.
– Твое ощущение совершенно верно, – подтвердил Ренье. Он улыбнулся. – Рассказывай: что ты делаешь здесь? Тебе известно, что сюда допускаются только особы, приближенные к ее величеству… или к Гайфье?
– Разумеется. – Пиндар с важностью кивнул. – Я – особа, приближенная к Гайфье.
– Ты – его придворный… как это называется? – До сих пор Ренье имел дело исключительно с придворными дамами, поэтому слово не сразу пришло к нему на ум. – Кавалер.
– Его компаньон, – поправил Пиндар.
– Приживал?
– Нет. – Пиндар поморщился. – Будем называть вещи своими именами.
– Я и называю… – Ренье вздохнул. – Я хорошо знаю, что такое приживал, можешь мне поверить. Должность хлопотная и неблагодарная, а главное – бессмысленная, но другой не дано.
– Ты говоришь о себе? – Пиндар проницательно прищурился.
– О себе, о тебе… О таких, как мы.
– Поясни.
– Поясняю. Я говорю о неудачниках.
Пиндар пожал плечами.
– Я себя неудачником не считаю…
– Расскажи в таком случае о своей поразительной карьере, – попросил Ренье. – У тебя есть время?
– Для тебя найдется. – Пиндар поднял голову к солнцу, пожевал губами, как бы разминая их перед началом говорения. – Как ты знаешь, образованные люди всегда пользуются большим спросом, так что поиск работы не оказался для меня трудным.
– Предположим, – пробормотал Ренье.
– Я начинал управляющим в одном богатом имении, но эта должность оказалась не по мне, – продолжал Пиндар.
Ренье хмыкнул:
– Проворовался?
Пиндар отодвинулся на самый край скамьи, оскорбленный.
– Не смешно, Эмери. Совершенно лишено остроумия.
– Прости, – примирительным тоном произнес Ренье. – Продолжай. Мне на самом деле очень интересно.
Пиндар помолчал немного – и для того, чтобы наказать собеседника, и для того, чтобы успокоиться.
– Словом, я решил уйти. Меня, кстати, не хотели отпускать! Но я все равно ушел. Для поэта невозможно проводить дни, подсчитывая прибыли, убыли, какие-то надои молока…
– Понимаю, – вставил Ренье.
Пиндар угрожающе блеснул глазами, но Ренье замолк и сидел с самым смиренным видом.
– Мои поэтические таланты оценили в одном из замков, – заговорил Пиндар снова. Теперь он поглядывал на Ренье чуть свысока. – Я нашел там кров, стол и понимание. Однако спустя несколько лет главный ценитель моего творчества умер, и я покинул замок, ибо это место стало для меня юдолью скорби и печальных воспоминаний.
– Ты написал об этом элегию? – поинтересовался Ренье вполне дружеским тоном.
– Цикл элегий, – строго поправил Пиндар. – Цикл из восемнадцати элегий, если быть точным. Они послужили для меня наилучшей рекомендацией… За минувшие годы я сменил шестерых покровителей. Гайфье – седьмой.
– Гайфье увлекается поэзией? – поразился Ренье.
– Что из того? – Пиндар поднял брови. – По-твоему, молодой человек не может любить стихи?
– Может… Но только на Гайфье это очень не похоже.
– Ты хорошо знаком с Гайфье? – Пиндар сразу насторожился, и Ренье уловил: рассеянный интерес к нему бывшего однокашника сделался хищным.
Ренье пожал плечами с напускным безразличием:
– Болтал с ним пару раз.
– Что скажешь?
– Пиндар, я не намерен делиться с тобой впечатлениями о брате нынешней королевы, – сказал Ренье. – По-моему, это было бы неправильным.
– Почему?
– Потому что подобные разговоры превращают нас с тобой в отвратительную породу придворных сплетников.
– Придворные сплетники – вовсе не отвратительная порода, – заявил Пиндар. – Они – источник информации и средство для распространения желательных слухов.
– Без меня, – сказал Ренье.
– Ну ладно, ладно… – Пиндар успокоительно потрепал его по плечу.
Ренье усмехнулся. Теперь можно бранить «эстетику безобразного» и «восторги гниения» сколько угодно: Пиндар не уйдет и даже не обидится. Он выдал себя. Ему нужен Ренье. Нужны его знания о брате королевы.
– Лучше поговорим о тебе, – предложил Пиндар. – Помнишь, каким ты был в Академии?
– Каким? – Ренье с любопытством глянул на Пиндара.
Похоже, тот до сих пор не догадывается о том, что в Академии «Эмери» существовал один в двух лицах. Посвящать его в эту историю прямо сейчас Ренье не собирался. Если Пиндар задержится во дворце, то рано или поздно он узнает о том, что у придворного композитора имеется беспутный младший братец, живущий на содержании у любвеобильных дам и сострадательных служанок. А сейчас любопытно было бы узнать, какими виделись братья Пиндару в те далекие годы.
– Ты был гордый, – начал Пиндар торжественно, как будто читал одну из своих элегий. – Роковой. Загадочный. Твои скачки настроения яснее прочего свидетельствовали о том, что ты принадлежишь к вырождающемуся древнему роду. Это будоражило воображение, волновало… Да будь я женщиной, я влюбился бы в тебя! Ты был интересный. Понимаешь, о чем я?
– Поэт – почти женщина, – заметил Ренье.
– Да, – согласился Пиндар, ничуть не смутившись. – В том, что касается интуиции, предчувствий, способности доверять неуловимым флюидам…
– Излишняя доверчивость флюидам до добра не доводит, – сказал Ренье и захохотал.
