Оливер Боуден - Возрождение
– Я. Я не…
Эцио подскочил к нему, положил ладонь на плечо.
– Погоди, сынок. Отдышись и соберись с мыслями.
– Эцио кивнул. Стоило ему ощутить себя в безопасности, как навалилась усталость. Осознание произошедшего вечером и ночью, с тех пор, как он доставил письма Джованни, навалилось на него. По медным часам на столе он определил, что уже полночь. Неужели и правда прошло только двенадцать часов с тех пор, как Эцио помогал матери забрать картины из мастерской художника? От злости на самого себя, выступили слезы, но Эцио взял себя в руки и произнес:
– Отца и братьев арестовали – я не знаю, по какому праву, – мать и сестра сбежали, а дом разграблен. Отец поручил мне доставить это письмо и бумаги вам, – Эцио вытащил из сумки документы.
– Благодарю, – Альберти одел очки и поднес письмо Джованни к свету, источником которого служила свеча, стоящая на столе. В комнате не раздавалось ни звука, кроме тиканья часов и редкого потрескивания искр от затухающего огня. О том, что в комнате есть кто-то еще, Эцио позабыл.
Альберти целиком погрузился в чтение документов. Время от времени он убирал один из документов в карман черного дуплета, другие же осторожно складывал на стол рядом с остальными бумагами.
– Случилось ужасное недоразумение, мой дорогой Эцио, произнес он. – Это правда, были выдвинуты обвинения – серьезные обвинения, – и суд назначен на завтрашнее утро. Но, кажется, кто-то просто проявил излишнее рвение. Не волнуйся. Я все улажу.
– Как? – Эцио было сложно поверить ему.
– Документы, которые ты принес, доказывают существование заговора против твоего отца и всего города. Я представлю эти бумаги на утреннем слушании, и Джованни и твои братья будут освобождены. Я гарантирую.
Облегчение охватило Эцио. Он схватил ладонь гонфалоньера.
– Как я могу отблагодарить вас?
– Правосудие – моя работа, Эцио. Я говорю это со всей серьезностью и, – на секунду он запнулся, – к тому же, твой отец один из моих лучших друзей. – Альберти улыбнулся. – Но где же мои манеры? Я даже не предложил тебе бокал вина. – Он замолчал. – Тебе есть, где переночевать? У меня еще есть неотложные дела, но слуги накормят тебя и приготовят постель.
Эцио и сам не понял, почему отверг столь щедрое предложение.
Уже было далеко за полночь, когда он покинул поместье гонфалоньера. Снова накинув капюшон, он крался по улицам, пытаясь привести мысли в порядок. Немного погодя, он понял, куда несут его ноги.
С легкостью, какую не ожидал от себя, Эцио забрался на балкон. Возможно, необходимость попасть туда придала ему сил. Он осторожно постучал в ставни.
– Кристина! Любимая! Проснись! Это я!
Он ждал, тихо, как мышь, и прислушивался. Эцио услышал, как она встала, а потом из-за ставень раздался ее голос.
– Кто там?
– Эцио.
Она осторожно приоткрыла ставни.
– Что? Что случилось?
– Можно я войду? Пожалуйста.
Уже сидя на ее кровати, он рассказал ей всю историю.
– Я знала, что что-то случилось, – сказала она. – Отец выглядел обеспокоенным сегодня вечером. Но это звучало так, словно все в порядке…
– Я хочу остаться у тебя на ночь. Не волнуйся, я уйду до рассвета. И мне нужно кое-что оставить у тебя для сохранности. – Он отцепил сумки и положил между ними. – Я могу доверять тебе?
– Конечно, можешь, Эцио!
И в ее объятиях он провалился в тревожный сон.
ГЛАВА 4
Утро выдалось пасмурным и хмурым, и, хотя небо было затянуто облаками, город казался подавленным из-за удушливой жары. Эцио пришел на площадь Синьории и, к своему удивлению, увидел, что там в ожидании собралась огромная толпа. Помост был уже поставлен, на нем стоял стол, покрытый тяжелой парчовой тканью, украшенной гербом города. Рядом со столом стояли Уберто Альберти и незнакомый Эцио высокий, крепко сложенный мужчина с орлиным носом и внимательным, задумчивым взглядом. Оба были одеты в мантии благородного темно-красного цвета. Но внимание Эцио привлекли вовсе не они, а другие люди на помосте – его отец и братья. В цепях. Позади них находилась высокая конструкция с тяжелой поперечной балкой, с которой свисали три петли.
Эцио пришел на площадь в приподнятом настроении – разве гонфалоньер не сказал ему, что все разрешится сегодня? Теперь его чувства изменились. Это какая-то ошибка, ужасная ошибка. Он пытался пройти вперед, но не смог пробиться через толпу. Эцио ощутил приступ клаустрофобии. Отчаянно пытаясь успокоиться, он остановился, накинул на лицо капюшон и поправил меч, висящий на поясе. Конечно, Альберти не подведет его. Эцио заметил, что высокий мужчина, испанец, судя по его одежде, лицу и телосложению, все время осматривает собравшуюся толпу проницательным взглядом. Кто он такой? Что-то шевельнулось в памяти Эцио. Может, они где-то встречались прежде?
Гонфалоньер, великолепный в своей официальной одежде, простер руки, призывая людей к молчанию, народ мгновенно стих.
– Джованни Аудиторе, – повелительно произнес Альберти, но в его тоне острый слух Эцио уловил нотку страха. – Ты и твои сообщники обвиняетесь в измене. Чем вы можете доказать свою невиновность?
Джованни выглядел удивленно и встревожено.
– Документами, которые были доставлены тебе прошлой ночью.
– Я ничего не знаю ни о каких документах, Аудиторе, – ответил Альберти.
Эцио догадался, что это показательный судебный процесс, но он не понял, почему все выглядит, как предательство со стороны Альберти. Эцио крикнул: "Он лжет!", но его голос утонул в реве толпы. Он постарался пройти ближе, распихивая недовольных горожан, но людей оказалось слишком много. Он был зажат среди них.
Альберти снова заговорил.
– Доказательства против тебя были собраны и тщательно изучены. Они неоспоримы. В отсутствие каких-либо убедительных доказательств обратного, данной мне властью я вынужден признать тебя и твоих сообщников – Федерико и Петруччо, а так же отсутствующего здесь сына, Эцио, виновными в совершенном преступлении, – он замолчал, ожидая, пока толпа успокоится. – Сим я приговариваю вас к смерти. Повесить. Немедленно.
Толпа снова взвыла. По сигналу Альберти палач подготовил петли, пока двое его помощников вели к виселице маленького Петруччо, едва сдерживающего слезы. Веревку надели ему на шею и, не обращая внимания на мольбы ребенка, служитель церкви брызнул святой водой на его голову. Потом палач дернул рычаг, и мальчик повис, содрогаясь в воздухе, а после замер без движения. "Нет! – воскликнул Эцио, не веря своим глазам, – Господи, прошу тебя, нет!" Но слова застряли в горле, горе затмило всё.
Следующим был Федерико, кричавший, что он невиновен, как и его семья. Он тщетно пытался освободиться из рук стражников, ведущих его к виселице. Эцио, вне себя от горя, снова отчаянно попытался протолкнуться вперед, и заметил, как по мертвенно-бледной щеке отца скатилась слеза. В ужасе Эцио смотрел, как его старший брат и лучший друг трясется на веревке, покидая мир куда медленнее Петруччо, но, в конце концов, и он затих, свисая с петли. Стало так тихо, что было слышно, как скрипит деревянная балка, с которой свисали веревки. Эцио никак не мог поверить – неужели все происходит на самом деле?
