Хоуп Миррлиз - Луд-Туманный
– Ну что ж, возможно, я ошибаюсь, – сказал он, – но у меня такое ощущение, что вы, ваша милость, довольно эксцентричны и находитесь во власти каких-то странных фантазий. Знаете, как я называю ваш дом? Я называю его Гнездом мэра. Да, Гнездом мэра!
И, откинув голову, он искренне засмеялся своей шутке, в то время как мастер Натаниэль злобно взирал на него, не произнося ни слова.
– Так вот, ваша милость, – продолжал доктор более серьезно, – если я проявил нескромность, вы должны простить меня… как я простил вас за то, что произошло в гостиной. Видите ли, врач обязан быть внимательным… Он лечит своих пациентов, исходя не из их рассказов, а из того, что замечает сам. Для врача все является симптомами… даже то, как человек раскуривает трубку. Например, однажды ваша милость оказали мне честь быть моим партнером в карточной игре. Возможно, вы забыли – это было несколько лет назад у Пайпаудеров. Мы проиграли. Почему? Потому что всякий раз, когда у вас оказывалась самая ценная в колоде карта – Червовая Лира, – вы тут же выбрасывали ее, словно она жгла вам руки. Подобные вещи заставляют врача задуматься, мастер Натаниэль. Вы чего-то боитесь.
Лицо мастера Натаниэля медленно заливалось краской. Теперь, когда доктор упомянул об этом, он очень хорошо вспомнил, как действительно когда-то не мог держать в руках Червовую Лиру. Для него ее имя каким-то образом было связано со Звуком. Как мы уже знаем, он мог воспринимать самые невинные вещи как табу. Но подумать только, что кто-то мог заметить это!
– Это необходимое вступление к тому, что я должен сказать по поводу вашего сына, – продолжал Эндимион Хитровэн. – Видите ли, я хочу объяснить вам, что, хотя человек и вовсе не подходил к волшебным фруктам, у него могут быть все симптомы того, как если бы он их употреблял постоянно. Погодите! Погодите! Вы слушайте меня! – пытался остановить собеседника доктор.
Ибо, подавив крик, мастер Натаниэль вскочил со стула.
– Я совсем не хочу сказать, что у вас есть все эти симптомы… отнюдь нет! – продолжал док тор. – Но вы же знаете, что бывают ложные имитации многих недугов – состояния, в точности совпадающие со всеми симптомами болезни, и сами доктора часто идут у них на поводу. Вы хотите, чтобы я продолжал говорить о вашем сыне… Так вот, я считаю, что он страдает от мнимого пресыщения волшебными фруктами.
Хотя мастер Натаниэль был еще очень зол, он почувствовал большое облегчение. Такое объяснение его собственного состояния, лишенное всякой тайны и поставленное каким-то об разом на рациональную основу, было благотворно, как лечение. Поэтому он позволил доктору продолжать, больше не перебивая, разве что чисто машинально пожимая иногда плечами, выражая этим недоумение или протест.
– Далее, – продолжал доктор. – Я довольно серьезно изучал воздействие волшебных фруктов на организм, которое мы считаем болезнью. На самом деле оно скорее похоже на мелодию, которую человек не может выбросить из головы. – Его яркие глазки сверкнули. – Воздействие фруктов, мне кажется, лучше всего можно представить, как изменение внутреннего ритма, в котором мы живем. Вы когда-нибудь видели малыша лет трех-четырех, который идет по улице с отцом за руку? Они как будто идут в ритмах совершенно разных мелодий. И хотя они держатся за руки, но расстояние между ними не меньше, чем если бы они находились на разных планетах… Каждый видит и слышит абсолютно разные вещи. В то время как отец спокойно идет к какой-то заранее намеченной цели, ребенок дергает его за руку, без причины смеется, с любопытством оглядывается на какие-то невидимые для нас предметы. Так вот, любой человек, от ведавший волшебных фруктов (простите меня, ваша милость, за то, что я называю вещи своими именами, но человек моей профессии обязан это делать), идет по жизни в ритме совершенно другой мелодии, отличаясь от остальных людей. Совсем как ребенок с отцом. Но кое-кто может и родиться в другой мелодии… Именно таков, мне кажется, случай Ранульфа. Но если он собирается в будущем стать гражданином и приносить пользу обществу, ему, не теряя своей собственной мелодии, нужно научиться ходить в ритме остальных людей. Он не научится этому здесь… пока. Мастер Натаниэль, вы плохо обращаетесь со своим сыном.
Мастер Натаниэль заерзал на стуле и напряженно спросил:
– Так что же вы посоветуете?
– Я бы посоветовал научить его другой мелодии, – быстро сказал доктор. – Отличной от тех, которые он слышал до сих пор, но совпадающей с шагом похожих на Ранульфа людей. У вас в морском порту наверняка есть капитаны или еще какие-нибудь приятели. Разве среди них не найдется честного малого, с разумной женой, у которых мальчишка смог бы пожить месяц-другой? Или, скажем, – продолжал он, не давая мастеру Натаниэлю ответить, – пожить на какой-нибудь ферме, что тоже было бы полезно, – а, возможно, так даже лучше. Сев и сбор урожая, спокойные дни, запахи и звуки, похожие на старинные мелодии, целительный покой ночи… джин времени, джин неторопливости! Клянусь Урожаем Душ, мастер Натаниэль, я бы предпочел быть скорее фермером, чем купцом… Волнующаяся от ветра рожь – лучше моря, и телега – лучше корабля, их груз – слаще и здоровее любого шелка или специй, так как в них – мир и покой для души. Да. Мастеру Ранульфу необходимо провести несколько месяцев на ферме, и я знаю одно местечко как раз для него.
Мастера Натаниэля слова доктора тронули больше, чем ему бы того хотелось. Они были похожи на крик петуха, но без печали. Однако когда он задал вопрос, где же находится эта чудесная ферма, то попытался придать своему голосу безразличие и естественность.
– О, довольно далеко, на Западе, – неопределенно ответил доктор. – Она принадлежит одной моей старой знакомой – вдове Бормоти. Это приятная хлопотунья, она умеет все, что должна уметь женщина, а ее внучка Хейзел – симпатичная, смышленая, трудолюбивая девочка. Я уверен…
– Бормоти, вы сказали? – переспросил мастер Натаниэль. Это имя показалось ему знакомым.
– Да, вы могли слышать его в суде – оно довольно редкое. Она однажды судилась, много лет назад. Кажется, какой-то проворовавшийся работник подал на нее в суд, требуя возместить убытки за то, что ее покойный муж избил его и выгнал после очередной кражи.
– А где находится эта ферма?
– Миль за шестьдесят от Луда, около деревни Лебедь-на-Пестрой.
– Лебедь-на-Пестрой? Так это же совсем близко от Эльфских Пределов! – возмущенно закричал мастер Натаниэль.
– Почти в десяти милях, – невозмутимо ответил Эндимион Хитровэн. – Ну и что из этого? Для фермы, где люди работают, чтобы обеспечить себя всем необходимым, десять миль – это такое же большое расстояние, как сто – в Луде. Однако при данных обстоятельствах я могу понять, почему вас смущает и даже пугает Запад. Ну что ж! Попробую придумать еще что-нибудь.
