Фриц Лейбер - Мечи в тумане
За его спиной послышался чей-то кашель.
Он прозвучал настолько нарочито, что Мышелов не подпрыгнул и даже не замер, а просто медленно, не меняя положения ног, повернулся. Это волнообразное движение было похоже на на ритуального танца в храме Змеи.
В проеме внутренней двери стоял Пульг: он был одет в полосатый черно-серебристый маскарадный балахон с капюшоном и держал в руке усыпанную самоцветами маску. Взгляд его был загадочен.
– Не думал я, сынок, что тебе это удастся, но ты оказался прав, – ласково проговорил он. – Ты вовремя восстановил свое доброе имя. Эй, Виггин, Кватч! Эй, Грилли!
Трое головорезов проскользнули за спиной Пульга в комнату; все они были одеты с той же мрачной живописностью, что и главарь. В отличие от первых двух кряжей третий был гибок, как куница, и ростом даже ниже Мышелова, на которого поглядывал с плохо скрываемой злобой и завистью. Вооружение первых двух состояло из небольших арбалетов и коротких мечей, у третьего же оружия не было видно вовсе.
– Ты не забыл веревки, Кватч? – продолжал Пульг, указывая на Фафхрда. – Привяжи-ка мне этого типа к кровати. Особое внимание обрати на его руки.
– Он будет безопаснее, если его не связывать, – начал было Мышелов, но Пульг осадил его:
– Помолчи, сынок. Это поручение выполняешь ты, но мне хотелось бы присмотреть за тобой. Да, по ходу дела я буду кое-что менять в твоем плане. А для тебя это будет неплохой школой. Любой знающий заместитель должен уметь работать на виду у своего начальника, даже если подчиненные слышат, как тот его распекает. Назовем это проверкой.
Мышелов был встревожен и озадачен. Он чего-то не понимал в поведении Пульга. Что-то в нем было не то, как будто в душе шефа вымогателей происходила тайная борьба. Он был вроде не пьян, однако в его поросячьих глазках мерцал странный огонек. Словом, в нем чувствовалась какая-то чудинка.
– Я что, утратил ваше доверие? – резко осведомился Мышелов.
Пульг косо ухмыльнулся и ответил:
– Сынок, мне за тебя стыдно. Верховная жрица Айлала рассказала мне все о черном одномачтовике: как ты нанял его уже у казначея за разрешение оставить жемчужную тиару и корсаж и подрядил мингола Урфа отвести судно к другому причалу. Айлала то ли разозлилась на казначея за то, что он охладел к ней, то ли испугалась, что он не отдаст ей эти черные безделушки, и пришла ко мне. А в довершение всего Черная Лилия выложила ту же самую историю своему любимому Грилли. Ну, что скажешь, сынок?
Скрестив руки на груди и гордо откинув голову назад, Мышелов сказал:
– Но ведь вы сами говорили, что наша доля оказалась вполне приемлемой. К тому же мы всегда можем нанять другое судно.
Пульг рассмеялся тихим и долгим смехом:
– Не пойми меня превратно, сынок. Мне нравится, когда мои подчиненные держат под рукой запасной вариант. Я хочу, чтобы они заботились о своем драгоценном здоровье, но только после того, как они позаботятся о моей шкуре! Не бери в голову, сынок, я думаю, разберемся. Кватч! Связал ты его, наконец, или нет?
Два крепыша, привесив арбалеты к поясу, уже заканчивали свою работу. Грудь, талия и колени Фафхрда были туго примотаны к кровати, кисти рук подтянуты вверх и накрепко привязаны к изголовью. Северянин продолжал мирно храпеть, лежа на спине. Он лишь чуть пошевелился и застонал, когда его руку отрывали от горлышка бутыли, – но и только. Виггин приготовился было связать ему лодыжки, но Пульг знаком показал, что уже достаточно.
– Грилли! – позвал он. – Давай бритву!
Маленький хищный головорез, казалось, только провел рукой по груди, и тут же у него в руке засверкало прямоугольное лезвие. Улыбаясь, он двинулся к обнаженным ногам Фафхрда. Ласково погладив толстенные ахилловы сухожилия гиганта, он умоляюще взглянул на Пульга.
Тот пристально смотрел на Мышелова.
Мышелов застыл в невыносимом напряжении. Он должен что-то предпринять! Прикрыв рот ладонью, он зевнул.
Пульг указал на голову Фафхрда и проговорил:
– Грилли, побрей-ка мне его. Сбрей ему бороду и гриву. Пусть голова у него станет, как яйцо. – Нагнувшись к Мышелову, он вяло, но доверительно добавил: – Я слышал, будто у них вся сила в бороде. Это верно? Впрочем, увидим.
Обрезать такому здоровяку все волосы, а потом выбрить его наголо – дело небыстрое, даже если цирюльник проворен до такой же нечеловеческой степени, как Грилли, и тусклый мерцающий свет ему не помеха. Поэтому Мышелов успел оценить ситуацию семнадцатью способами, но ни к чему определенному так и не пришел. Однако из всех оценок явствовало одно: нелогичность поведения Пульга. Разбалтывает секреты…. обвиняет своего заместителя в присутствии подчиненных…. предлагает идиотскую «проверку»…. одет в нелепый карнавальный костюм…. связывает мертвецки пьяного человека…. а теперь еще эти дурацкие суеверия относительно бороды Фафхрда, – все указывало на то, что у Пульга и впрямь зашел ум за разум и он действительно выполняет какой-то мрачный ритуал, прикидываясь, что избрал хитрую, далеко идущую тактику.
Мышелову было ясно одно: когда Пульг скинет с себя наваждение, очнется от своей одури, он никогда больше не будет доверять людям, которые при всем этом присутствовали, и в первую очередь Мышелову. Это был печальный вывод – признать, что купленное такой дорогой ценой спокойствие не стоит ни гроша, – но он отражал истинное состояние дел, и Мышелов пришел к нему, хотел он того или нет. Поэтому Мышелов, не переставая ломать голову, поздравил себя, что хоть и неудачно, но получил в свое распоряжение черный одномачтовик. Ему и впрямь очень скоро может понадобиться убежище, а Пульг вряд ли удалось разузнать, где Урф спрятал судно. Между тем Мышелов понимал, что в любую минуту может ждать предательства от Пульга и смерти от его сподручных, когда их хозяину вступит в голову такой бзик. И Мышелов решил: чем меньше у них (в первую очередь у Грилли) будет возможностей причинить ему или кому-либо другому вред, тем лучше.
Пульг снова расхохотался:
– Ну прямо как новорожденный младенец! Молодец, Грилли!
Без единого волоска выше тех, что росли у него на груди, Фафхрд действительно выглядел на удивление юным и гораздо более похожим на фанатика религиозного учения, какими представляли их люди. Он выглядел бы даже романтичным и красивым, если бы Грилли в чрезмерном усердии не выбрил ему и брови, в результате чего голова Фафхрда, оказавшаяся под выбритыми волосами очень светлокожей, стала напоминать мраморное изваяние, приставленное к живому телу.
Пульг продолжал кудахтать:
– И ни одного пореза? Да, это добрый знак, Грилли, я тебя люблю!
И это тоже было правдой: несмотря на дьявольскую скорость работы, Грилли не причинил Фафхрду ни малейшего вреда. По-видимому, человек, лишенный возможности подрезать поджилки другому человеку, будет считать любой другой порез для себя оскорблением и даже пятном на своей репутации. Так, по крайней мере, решил Мышелов.
