Яцек Пекара - Слуга Божий
— И чем могу вам служить?
— Забираю твоего обвиняемого, Мордимер, — ответил он. — А ты держи язык за зубами.
— И как вы это себе, собственно, представляете? — спросил я со злостью. — Что я должен буду сказать главе отделения Инквизиториума? Что птичка выпорхнула?
— Хайнрих Поммель будет обо всем проинформирован, — ответил человек в черном. — Еще вопросы?
— Конечно, — сказал я твердо, и он глянул на меня. Во взгляде этом я не различил ничего, кроме безразличной отстраненности, но был уверен: на самом деле он удивлен, что я, не колеблясь, его остановил. — У меня есть причины подозревать, что граф Фрагенштайн знал, кем была его любовница, и знал, что от той связи родился дьявольский помет.
Человек в черном приблизился ко мне:
— Опасно обвинять аристократа и императорского посла.
В его голосе не было угрозы. Только и исключительно констатация факта.
— Опасно скрывать правду, словно она прокаженная шлюха, — сказал я.
К моему удивлению, он усмехнулся уголками губ. В пустых глазах блеснула искорка.
— Граф Фрагенштайн уже не в нашей власти, — сказал он. — Вчера с ним произошел несчастный случай. Утонул в реке.
— И тела не нашли, верно? — спросил я, поразмыслив.
— Это река с быстрым течением и илистым дном, — пояснил он. — Что-нибудь еще?
Он даже не стал ждать ответа и быстрым шагом направился к моему арестанту.
Из тени вышли двое других мужчин (и как я мог не заметить их раньше?), двинулись за ним. Были одеты в такие же черные кафтаны и черные плащи. Являлись ли инквизиторами? Я не видел на них серебряного сломанного распятия — знака нашей профессии. Но ведь и я нечасто надеваю официальную форму функционера Святого Официума.
Мог быть уверен лишь в одном. В монастыре Амшилас набожные монахи выдавят из Гриффо Фрагенштайна каждую мыслишку, все его знания, до последней крупицы. Он станет распахнутой книгой со страницами, полными хвалебных гимнов Богу. Будет умирать, зная, что мрачное знание, которое изучал, поможет слугам Божьим находить, узнавать и карать отступников — таких, как и он сам.
* * *Минула неделя с того дня, как я прибыл в Регенвальд. И настало время прощаний. Я получил плату от благодарного Матиаса Клингбайля и приготовился к путешествию. Когда выводил коня из конюшни, почувствовал тошнотворную вонь, словно от гниющего тела. Повернулся — и увидел шаркающего в мою сторону Захарию. Он выглядел пугающе не только оттого, что часть лица его была изодрана старыми шрамами (работа прекрасной Паулины), но и из-за огромной, едва-едва зажившей раны, что шла от угла глаза до подбородка и уничтожила всю щеку. Я знал, что всегда, вспомнив о нем, припомню и роящихся в ране мушиных личинках, которые выгрызали из его тела мертвую ткань. Но более всего я был удивлен, что он так быстро встал на ноги. Двигался все еще с трудом, но по всему было видно, что у него железный организм.
— Чего тебе, парень? — спросил я.
— Пойду с тобой.
— Зачем?
Он пожал плечами.
— А зачем мне оставаться? — ответил вопросом на вопрос. — Тебе же пригожусь…
По правде говоря, будущее Захарии в Равенсбурге вряд ли было бы таким уж беззаботным.
— А отец?
— Я ему только помешаю, — буркнул. — Пусть лучше люди обо мне забудут. Попросил его о двух конях, деньжатах, сабле, — хлопнул себя по бедру, — и одежде.
И все…
— Ну раз так… — Я пожал плечами. — Будь у ворот, когда прозвонят на вечерню.
— Спасибо, Мордимер, — сказал он, и во взгляде его я заметил искреннюю благодарность. — Не пожалеешь об этом.
Ветер подул в мою сторону, и смрад, бьющий от Клингбайля, едва не парализовал мои ноздри. Я даже отшатнулся.
— Уже жалею, — пробормотал я, но так тихо, что он почти наверняка не услышал.
Эпилог— Здравствуй, — сказал я, входя в кабинет Хайнриха Поммеля. Тот без слов указал мне в кресло.
— Наделал ты делов, Мордимер, — сказал он, даже не тратя сил на вступительные слова.
— Я установил истину.
— Да-а-а, установил истину. И что мы благодаря этому получили?
— Что мы получили? Истину! Этого мало? Ну, а кроме того, малое вознаграждение. — Положил на стол толстый мешочек, наполненный золотом.
— Забери его, — сказал Поммель измученным голосом. — Я решил отпустить тебя, Мордимер, на неопределенное время. Решил также написать письмо Его Преосвященству с просьбой принять тебя в число инквизиторов, лицензированных в Хез-хезроне.
— Вышвыриваешь за то, что я оказался слишком проницательным, да? Слишком честным?
— Не вышвыриваю. — Он взвесил в руке мешочек и бросил его мне на колени: — Это прекрасный аванс, Мордимер. Ну и думаю, что так для нас всех будет лучше.
— Почему? — спросил я расстроенно. Отложил кошель на стол. Был и вправду тяжелым.
— Ибо то, что для тебя лишь средство, ведущее к цели, для других людей этой целью и является.
Некоторое время я молчал.
— Значит, я должен был договориться с Гриффо, верно? Освободить Захарию, взять деньги его отца, после чего принять деньги от Гриффо Фрагенштайна в обмен на то, чтобы сохранить его семейные тайны?
— Ты сказал, Мордимер.
Значит, Поммель хотел всего лишь спокойно существовать. Именно таков был закон его жизни. А ваш нижайший слуга стал причиной того, что жизнь его сотряслась до самых своих основ. Наверняка моему главе не понравился разговор с людьми в черном. Быть может, не понравился ему также слух, что граф Фрагенштайн утонул, когда его навестили инквизиторы. Поммель, как видно, имел не настолько большие амбиции, чтобы оказаться добросовестным инквизитором, — предпочитал бы оставаться в фаворе у местного дворянства. Как знать, быть может, и сам мечтал когда-нибудь сделаться одним из них?
Я поднялся.
— Возможно, ты позабыл, Хайнрих, что Бог все видит, — сказал я. — Видит и оценивает. Оценивает и готовит наказание.
— Поучаешь меня? — Он тоже встал.
Я видел, как его лицо идет красными пятнами.
— Никогда бы не осмелился.
— Я любил тебя, — сказал он, сделав четкое ударение на «любил». — Но теперь думаю, что ты можешь доставить больше хлопот, чем пользы. В связи с этим составлю письмо, в котором буду просить снять с тебя полномочия инквизитора.
Я обмер, но через миг лишь склонил голову.
— Ибо Он укрыл бы меня в скинии Своей в день бедствия, скрыл бы меня в шатре Своем, вознес бы меня на скалу,[8] — прошептал.
— Убирайся уже, — приказал он измученным голосом.
— Пока нет, — произнес кто-то.
Я резко обернулся. В углу комнаты, опершись на суковатую палку, сидел худощавый человек в грязно-черном балахоне. Каким чудом ему удалось незаметно пройти в Инквизиториум? А каким чудом войти в эту комнату и подслушать наш разговор?
