Ольга Ксенофонтова - Иноходец
— Н-нет… Я… — тошнота подобралась к самому корню языка. Вот-вот вырвет.
Смешок.
— Или ты его простил, а, юный висельник? По-божески?
Эрфан заливисто, немного визгливо захохотал. Джерри старался не смотреть на алый дым, снова просочившийся в комнату, на окутанные этим туманом башмаки спутника. Но не получалось.
— Пойдем.
Джерри был слишком ошарашен, чтобы подробно рассматривать таинственное Межмирье, сквозь которое Иноходец волочил его. Розовое. Мерцающее. Коридор коридором.
Труппа остановилась на ночлег в поле. Все сидели у костра. Все молчали. Вики вязала платок с бахромой. Тори бесцельно тыкала палкой в костер, вызывая снопы искр. Дан искал дно в очередной бутылке. Бэт, еще больше скособочившись, беззвучно плакала, и от этого сердце Джерри, притаившегося в высокой сухой траве, сжалось. Потом он заметил синяк на пухлой, изрытой оспинками, щеке костюмерши, и с ненавистью выматерился. Эрфан приподнялся на локтях, внимательно рассматривая людей.
— Лежать здесь, — сказал деловито и строго. — Дернешься — пожалеешь.
Ветер шевелил сухой бурьян. Эрфан выпрямился и спокойным шагом пошел к огню. Любой бы вздрогнул — настолько бесшумно появился он перед актерами, словно в порядке вещей среди ночи человеку бродить одному по степи.
— Вечер вам, — сказала Вики. — Присаживайтесь к костру, добрый господин.
Цыганка всегда продолжала жить по таборным законам: ЧТО бы ни вышло к твоему костру, поприветствуй и предложи место рядом. Заповедь дороги. Может, это и вовсе степной дух, тогда тем более ни хамство, ни чрезмерное любопытство ему не по нутру.
Эрфан не удостоил ни поклоном, ни улыбкой. Ничем.
— Вечер и тебе, женщина. Не могу принять твое приглашение, у меня мало времени, — и, глядя прямо на Дана — Встань.
Тот опешил, но поднялся скорее гневно, чем послушно. Джерри сглотнул — грузная туша казалась вчетверо больше стройного, изящного Эрфана.
— Ты, бродячий актер по имени Дан, обвиняешься в убийстве человека по имени Шеннон и лжесвидетельстве против его сына.
Почти как в пьесе. Только речь Эрфана вовсе не кажется высокопарной.
Вики, Тори и Бэт вскочили и сбились испуганной, изумленной кучкой у повозки. Дан засмеялся:
— Комедиант. Пришел проситься в труппу на место нашего воришки?
И Дан очень похоже закатил глаза, высунул язык и задергался, изображая повешение.
— Я, Иноходец Эрфан, собираюсь тебя убить. Ни в одном из миров не будет места для того, чья жизнь прервана Иноходцем. Если же вдруг произойдет ошибка, и колесо солнца попадет в выбоину, и порядок вещей изменится, и ты вновь возродишься… Что ж, придется убить тебя еще раз.
С этими словами Эрфан подошел и просто взял Дана за горло. И оторвал от земли.
Джерри, сглатывая горькую слюну страха, смотрел. Тори безумно завыла и куда-то рванула в ночь. Бэт и Вики молчали. Вики — невозмутимо, отрешенно, Бэт (добрая, милая, сострадательная Бэт! ), — почти с торжеством.
Эрфан сжимал ладонь, огромное оплывшее тело Дана жутко дергалось. Пальцы сжимались, сжимались… Джерри сунул себе в рот край рубахи, чтобы не заорать, когда длинные тонкие музыкальные пальцы Иноходца свелись в кулак одним движением, и голова Дана упала на землю отдельно от туловища. Кровь зашипела в огне, кровь испачкала, наверное, и небо и землю, и всю степь — декорацию к этой короткой пьесе. Несколько секунд. Никакого сопротивления.
Джерри лежал с подветренной стороны, но запах крови от плюхнувшегося рядом Эрфана невозможно было не ощутить.
— Ты удовлетворен? Есть еще кто-то, кому ты хотел бы отомстить?
— Все… — прошептал парень. — Благодарю, Иноходец.
— Какой вежливый. Пойдем. У нас мало времени, юный висельник, очень мало.
Но сын Шеннона смотрел вперед. Туда, где Вики впрягала в повозку лошадь, туда, где белая, точно полотно, Бэт всматривалась в ночную степь.
— Джерри! — громко сказала она.
Цыганка сильно вздрогнула, испуг передался лошади, и та заартачилась, попятилась задом.
— Джерри, ты здесь? Мальчик мой… Джерри.
Точно слепая, выставив вперед руку, а второй опираясь на палку, Бэт двинулась к зарослям. Бледное лицо со следами побоев, светлые глаза, полные слез, надвигались на того, кто лежал в высокой траве и кусал руку, принуждая себя молчать, молчать.
Звон браслетов рассеял наваждение. Смуглые руки Вики, которая справилась с конем, обняли сзади Бэт за дрожащие плечи.
— Успокойся, — прошептала цыганка. — Там никого нет. Забудь все, что видела, дорогая, пожалуйста, поедем.
— Джерри, — застонала та, — маленький мой…
— Ему хорошо сейчас, Бэт. Ему не больно. Светло и радостно. Пойдем, Бэт. Оставь в покое его душу, не зови.
— Джерри пропал, Вики. Мальчик сбежал посмотреть львов. Что я скажу Шеннону, когда он вернется?
— Пойдем, Бэт, — повторяла цыганка, судя по голосу кусая губы. — О, дорогая, тебе нужно отдохнуть.
Бэт позволила увести себя в повозку, но в тишине все еще слышны были горькие полувсхлипы-полустоны.
— Неаккуратно вышло, — мотнул головой Эрфан. — Что ж ты не сказал, чтобы не при ней. Кто она тебе — мать?
— Да, — сказал парень и посмотрел Эрфа-ну прямо в серый туман прищуренных глаз. — Да.
— Врешь. Но правильно врешь. Уместно. Кажется, на обратном пути обессилевший Джерри споткнулся.
Эрфан по возвращении в дом выглядел очень живым и даже румяным.
— Все! — хлопнул он в ладоши. — С приятными подарками закончили. Начинаем трудовые будни. И первым делом приказываю тебе вымыться. Четыре несчастных животных денно и нощно трудятся там во дворе на подаче воды из колодца, а кухня эту радость греет в котлах, так что мыться и чиститься ты будешь раза по три в день.
— Чего? — прошептал Джерри, почти не слыша благодетеля. — Зачем?
— Пахнет от тебя, ей-боже. Или что, муха — лучший глашатай? Такая ваша актерская примета?
— Не… знаю, — Джерри присел. — Я не…
— О-о, — пропел Эрфан и больно потянул его за подбородок. — Вот так ученичка я приобрел. Встать, скотина!!!!
Джерри вскочил, очнувшись, глядя испуганно. В памяти резво ожила картина отделения головы Дана от тела.
— В подвал к ванной бегом!!! Потом ко мне, в библиотеку, еще быстрее! Понял? Не слышу!
— Да.
— Да, хозяин. Ну, так отчего я до сих пор наблюдаю тебя так близко?
— А где подвал?
— Подвал — внизу. Еще один вопрос… Эрфан смотрел вслед бегущему парню и смеялся. Истерично и долго. Очень похоже на плач.
Этот смех, этот взгляд.
Гибкий, как плеть, силуэт.
Человек-клеймо. Оттиск его личности до сих пор где-то внутри, и ничем не вытравишь. Добро или зло? Свет или тьму принес мне Эрфан? Одарил или обокрал?
Но ответа не было. Жгучее, смешанное ощущение.
