Светлана Гольшанская - Боги и тени
- Не знаю, - обескуражено ответил Жаром. Он никогда об этом не задумывался. – Наверное, тоже темноты боятся …
- Охотники не боятся темноты, неужели боги трусливее их?
Жаром тяжело вздохнул, не найдясь, что сказать. Молчание затягивалось. Леси продолжала пристально смотреть на него, ожидая ответа, но поняв, что это бесполезно, разочарованно отвернулась к окну.
- Бабуля возвращается, - тихо сообщила она и пошла встречать.
Жаром хотел было встать и уйти, опасаясь гнева старой знахарки, но мертвая дочь будто не отпускала его, крепко привязав к своему смертному одру. Вайспута, опираясь на плечо внучки, не спеша шла через двор к дому. Устала старуха по лесным кочкам весь день скакать да в самые темные ямы спускаться, чтоб заветную траву найти, да только напрасно все оказалось – не успела она – Ольжана раньше отмучилась. И быть может… быть может оно и к лучшему. Настрадалась бедняжка перед смертью. Жаром ужаснулся от подобных мыслей. Видно, сам дом чужаков их навевает.
Вайспута вместе с внучкой, наконец, вошли в распахнутую дверь. Бабка недовольно покосилась на жреца землепашцев, но ничего не сказала – сразу покойницей занялась. К утру надо было невестку к похоронам подготовить. Нельзя, чтобы мертвое тело в доме дольше одной ночи задерживалось, иначе колесо Дхармы остановится и душа неупокоенная вечно скитаться будет, к месту своей смерти привязанная. Да и мужчин, как назло, в ближайшее время ожидать не приходилось, а вдвоем с восьмилетней девчонкой им тело никогда к топям не снести. А этот Жаром, пусть и старик, но еще крепкий – поможет, куда денется – его ведь плоть и кровь на смертном одре лежит.
Как только запылала заря на небосклоне, Леси стремглав помчалась на лесную опушку возле Священной поляны, где в прошлый раз видела голубые могильные цветы. Неприхотливые паладинники цвели очень долго начиная с первой весенней оттепели, когда снег только-только начинал сходить с пригорков обнажая стылую землю, и до того срока, как зима снова укрывала ее плотной белой периной в самом конце осени. Поэтому девочка не боялась, что не найдет их, ведь их срок еще не прошел. Собрала целую охапку, как бы в искупление вины перед братом, которого хоронили без цветов. Из половины сплела толстый венок на голову матери, а второй укрыли тело поверх савана и осторожно спустили с носилок в трясину. Болото долго не хотело принимать Ольжану – чувствовало в ней чужую. Нехотя, нарочито медленно тело, подчеркнутое яркими погребальными цветами, опускалась на дно, а мертвая женщина укоряла последним взглядом своих мучителей. Жаром не мог сдержать слез и ежеминутно отворачивался, чтобы Вайспута не сопела на него, недовольная тем, что он подает плохой пример внучке. Леси молча теребила повязанный на кожаном шнуре вокруг шеи мешочек. Шестнадцать, дождаться, когда ей исполнится шестнадцать…
Прошло сравнительно немного времени – всего две недели – прежде чем Дэйхен с сыновьями вернулся домой с охоты. Игры особой не было, да и демоны по большей части разбежались или залегли в берлоги. Зима, судя по всему, грядет тяжелая, холода лютые. Ни буран, ни вьюга не пугали охотников – они умели выживать даже в самые трудные времена. Да и делов всего – выстоять лютый месяц, а до него еще срок большой есть, можно подготовиться получше.
Виду, что гибель жены его опечалила, Дэйхен не показывал, только стал больше хмуриться и подолгу молча глядел на пустую постель у печки. Мальчишки наоборот сильно расстроились, что даже проводить мать в последний путь не смогли. Особенно сильно переживал Лейф, который был привязан к ней больше других, и в глубине души винил себя в том, что разочаровал ее, когда пытался выместить свою злобу и обиду на мир на младшей сестре.
Леси, как ни странно, будто в себя пришла после смерти Ольжаны, а до этого она во сне жила. Щеки ее порозовели, налились румянцем, глаза засверкали, словно чистой воды диаманты. Да и вытянулась девочка на целую ладонь. «Пришло ее время», - решил Дэйхен. – «Сейчас точно».
Дэйхен отправил мальчишек охотиться самостоятельно, впервые доверив игру старшему сыну, видя, как сильно упал его дух после происшествий с Рейком и Леси. Отец надеялся, что мальчишка все же вынес что-то из своего печального опыта, понял, как важно с ответственностью подходить к возложенным на него обязанностям и следить за тем, кто находился у него в подчинении. Только так можно было стать хорошим предводителем.
Мальчишки направились на юго-восток, где всегда водилось много дичи, а демоны встречались не так часто.
Дэйхен же полностью посвятил себя воспитанию дочери - начал брать ее в лес, ненадолго – день-два самое большое. Учил из короткого лука стрелять, лошадь по узкому краю обрыва проводить, да скакать во весь опор через кручи и поваленные деревья перелетая, зверья разного искать, по солнцу и звездам ориентироваться. Много всякого полезного. Понял тогда Дэйхен, почему мать его так девочку хвалила, ведь та схватывала любую науку на лету. Да и лес, кажется, с радостью принимал ее, да не как гостя, а как свою родную. Говорил с ней, отрывая все свои тропинки, вел всегда куда нужно, коротким путем, обминая опасные места. Зверье ее слушалось, точно мысли читало, а ветер… Ветер пел вместе с тугой тетивой лука, направлял стрелы прямо в цель и защищал девочку, будто она его дитя родное, а не Дэйхена. Видно, без магии имен Сумеречных здесь не обошлось. Ходили слухи, что те, кого они нарекали при рождении на своем данным им еще богами в глубокой древности языке, теряли связь с породившим его кланом дайни и оказывались под покровительством первобытных стихий, приобретая способности видеть и слышать то, что недоступно другим.
У Лейфа тоже был этот дар, Дэйхен давно его заметил. Знал он и о тайной страсти мальчика податься в Сумеречные и навсегда покинуть родные края. Быть может, так оно и к лучшему. Дома на его первенце рубашка горела, он напоминал запертое в клетке дикое животное – рычал, бросался на прутья, сам себя уничтожал. Надо бы его отпустить на волю от греха подальше, да, на следующий год обязательно. Может, найдет там за горизонтом свое счастье или хотя бы покой…
Вайспута тоже много занималась с Леси – учила ее петь, да не так, как раньше, а голосом ветром управлять, чтобы не отдаваться полностью его власти, как это случилось с Лейфом, но самой быть хозяйкой положения, и не истощать себя во время пения. Но для этого нужна оказалась еще и выносливость, а она приходила только с опытом – каждый раз девочке удавалось удерживать силу ветра все дольше и дольше, прежде чем она чувствовала, что достигала предела.
Удивительное дело, но Леси начинало нравиться все это обучение, пение... и охота. Пожалуй, охота ей нравилась больше всего – бешеная скачка, стремительное преследование, запах еще горячей крови. А все эти бесконечные связанные в тугой узел тропинки, бескрайние просторы полей, таинственные тенистые чащи леса и ветер, играющий, шепчущий, ласковый и любящий – все это принадлежало ей безраздельно. Свобода. Теперь Леси понимала, о чем говорил Лейф. Дома они были заперты в четырех стенах с довлеющими над ними родительскими проблемами, разногласиями между землепашцами и охотниками, глупыми повседневными заботами и прочим, зыбким, ненужным, наносным и глупым. Здесь же всего этого не существовало. Был только зверь и охотник. Для них значение имела только игра. Стремительная, живая, щекочущая нервы и…