Анна Клименко - Лабиринт Сумерек
– Как тебя зовут? – вдруг спросила она, нетерпеливо отбрасывая упавшую на лоб прядь. Голос был довольно низким и ласкающим слух, точно мягчайший гвенимарский бархат – кожу.
Лан-Ар, с трудом ворочая языком, назвал себя.
– А где твои хозяева? – Ийлура покрутила головой, скорчила недовольную гримаску. – Хотелось бы мне их видеть.
Она поправила белоснежный воротник, и Лан-Ар подумал, что никогда прежде не видел рук столь совершенной формы. Только вот…
Запястье, перевязанное широкой черной лентой.
«Может быть, для нее не прошло время скорби по погибшему супругу?»
Взгляд ийлура помимо его воли остановился на шее незнакомки, скользнул по плавной линии плеча… И снова – завораживающее, щекочущее нервы ощущение, словно он касается губами этой гладкой кожи, а потом одну за другой расстегивает маленькие застежки платья.
Лан-Ар тряхнул головой и на всякий случай крепко зажмурился. Да что, проклятье Шейниры, с ним творится?!! И, самое главное, где? На позорном помосте.
– А вот, кажется, и твои хозяйки, – деловито заметила ийлура, – это ведь они?
Он взглянул на торопливо семенящих сестричек и кивнул.
Смутило лишь то, что две северянки, всегда бойкие на язык, как-то слишком быстро и тихо приняли деньги от рыжеволосой ийлуры, зачем-то непрерывно осеняя себя оберегающими знаками Фэнтара. Забрали аккуратную стопку золотых монеток, а затем поспешили убраться с глаз долой.
Ийлура вздохнула, провожая их взглядом. Внимательно посмотрела на Лан-Ара.
– Следуй за мной.
И двинулась к ступеням, ведущим с помоста. Лан-Ар плелся за ней, боясь нечаянно наступить на подол ее платья.
«Она снимет с меня кандалы, – размышлял он, – и тогда… тогда я убегу».
Тяжелые локоны колыхались в такт ее шагам, приоткрывая кусочек белоснежного плеча. Блеснула толстая серебряная цепочка, которой он не заметил раньше. Лан-Ара охватила непонятная тоска. Предчувствие?..
Тем временем ийлура ловко спустилась на землю, пнула носком туфельки подвернувшийся под ногу камешек и сказала:
– Вот еще один. Забирайте всех, и отправляемся. До алтаря далеко, а нам нужно успеть до заката.
Ее ждали. Два огромных плечистых воина-ийлура, в черных доспехах и в шлемах, закрывающих левую половину лица. Начиная свой путь послушником Храма, Лан-Ар прекрасно понял, что все это значило; ноги приросли к земле.
Проклятые шутки богов!
Все сразу стало на свои места, как последние кусочки мозаики: и перевязанная рука, и странно-молчаливые сестрички, и знаки, оберегающие от сил Тьмы, коими они себя непрерывно осеняли.
Его продали ийлуре, отринувшей Фэнтара и обратившейся к Шейнире.
А она, судя по всему, намеревалась принести своей Темной богине обильную жертву.
* * *– …Теперь я знаю точно, что ты покинул меня. Вернее, ты никогда и не обращал на меня свой божественный взор и не склонял слуха своего к моим молитвам. Так зачем и кому нужен такой бог, как ты?
Лан-Ар замолчал. Ему казалось, что после таких слов оскорбленный Фэнтар непременно ответит. Или поразит наглеца молнией. Но ничего не произошло – только горестные всхлипывания в углу стали громче. Лан-Ар раздраженно передернул плечами и отвернулся; ему совсем не хотелось смотреть на то, как плакала, скорчившись, молоденькая элеана. Это было бы – по разумению ийлура – похоже на подглядывание в замочную скважину за раздевающейся послушницей, а сам он никогда этого не делал. Слишком грязное и постыдное занятие.
Фэнтар безмолвствовал. И ему было наплевать на дитя свое, подготовленное для жертвоприношения Претемной Матери всех синхов.
Лан-Ар покосился на замершего у стены молодого кэльчу. В потемках было не разобрать, но тот уж точно не рыдал. Уселся, скрестив короткие ноги и опираясь спиной на глинобитную стену сарая, руки положил на колени. Наверное, молился своему хитроумному божку Хинкатапи. Но что мог сделать обладатель бездонного кошелька? Ничего… Покровители никогда не вмешивались в дела Эртинойса. Только давали божественную силу тому, кто просил – или же притворялись глухими.
Ийлур прикрыл глаза. Мгновения текли, сливаясь в часы. И он совершенно не знал, сколько еще осталось. Темная ийлура, купившая трех смертных для жертвоприношения, удалилась готовиться к ритуалу, а их заперли в темном и вонючем сарае.
Этот сарай был выстроен рядом с треугольной призмой из узорчатого малахита, алтаря Шейниры, а сам алтарь вот уже боги ведают сколько лет стоял на лысой и плоской вершине маленького холмика. Место было приметным: издалека виднелось огромное высохшее дерево, белое, словно старая кость, протянувшее скрюченные руки-ветви в немой мольбе к солнцу и обряженное в тогу из вечнозеленого плюща с глянцевыми листочками.
«Сколько же здесь было принесено жертв? – подумал Лан-Ар, глядя на темный алтарь. А затем посмотрел на рыжеволосую ийлуру. – И что такого случилось с тобой, что ты предала нашего отца и обратилась к мерзкой матери этих полуящериц?»
Она поймала его взгляд, снова улыбнулась уголком красивого рта. Грустно улыбнулась, понимающе. Словно хотела сказать:
«Да, я знаю, что поступаю дурно. Я знаю, что после смерти участь моя будет ужасна. И мне жаль вас, но я уже не могу повернуть назад и не могу отказаться от той крови, что высохла на моих руках».
Казалось, ее молочно-белая кожа источает мягкое сияние в тени.
«И ты режешь вены, чтобы этой жертвой купить смертоносный дар Шейниры».
Его взгляд зацепился за черную ленту, которой было перевязано тонкое запястье. Темная неловким движением поспешила натянуть рукав до самых кончиков пальцев.
И тут Лан-Ар с ужасом поймал себя на том, что начинает чувствовать едва ли не жалость к этой божественно красивой женщине. Жалость совершенно ненужную и неуместную, особенно принимая во внимание, что эта ийлура собиралась сделать с купленными рабами.
Он быстро опустил глаза и уставился на собственные кандалы, словно там, на побуревшем от ржавчины железе, были записаны волшебные слова спасительной молитвы.
…Потом их втолкнули в сарай и заперли снаружи дверь. Элеана ударилась в слезы, кэльчу принялся усердно молиться. А Лан-Ар просто уселся на пол и стал ждать.
«Не нужно было убегать из Храма, – в который раз подумал он, – даже если бы меня казнили, чем это было бы хуже того, что со мной сделают сегодня до заката?»
Мысли текли неторопливо и лениво. В душе воцарилась теплая, уютная темень; и в ней не было места сомнению или страху – ведь все уже давно было решено богами. Возможно, кто-нибудь из бывших приятелей Лан-Ара и спросил бы удивленно:
«Как так? Ты стоишь на пороге смерти и не молишься, и даже не боишься?»
