Мэтью Гэбори - Сердце Феникса
– Спи, мой мальчик, – прошептал мэтр Фарель, задувая фонарь.
Фениксийцев обступила темнота. Шуршание поставленных Фарелем песочных часов, его мерное похрапывание слились под каменными сводами в единый ритм. Несмотря на нахлынувшую усталость и натруженные за день мышцы, Януэль все же не мог заснуть. Мысленно он устремлялся туда, за Жадорский перевал, к имперской крепости. Немного погодя он начал тревожиться о том, что без соответствующей подготовки не сможет провести ритуал Возрождения, поскольку Феникс, которого ему предстоит воскресить, намного более могуществен, чем те, кого ему довелось узнать в Башне Седении. Неясно, на что рассчитывали наставники, подвергая его такому испытанию. Разве пробуждение Хранителя империи не требовало самого серьезного отношения? Все эти вопросы не давали покоя юноше, покуда сон не сморил его окончательно.
Она склонилась над ним, укрыла поплотнее одеялом и поцеловала в лоб.
– На рассвете им предстоит идти в бой, – прошептала она, пальцами загасив пламя свечи. – Пожалуй, нынче ночью у меня не будет недостатка в спутниках.
– Матушка, можно мне завтра посмотреть на сражение?
– Не знаю, поглядим, как все будет разворачиваться.
– Но сир Фалькен сказал, что я могу идти! – попытался он добиться своего.
– Сир Фалькен не знает, что ты безрассудный и упрямый мальчишка. Кстати, что такое ты собрался за ним нести? Этот чертов Фалькен и без тебя отлично обойдется, – заметила она с улыбкой.
– Ну… если я понесу его щит, то он, быть может, даст мне боевой меч.
Между ее бровями прорезалась озабоченная морщинка.
– Я была бы так рада, если бы ты в свои десять лет и не мечтал о мече.
– Но, матушка, я же должен научиться искусству боя!
– Старик Горми учил тебя, но тебе ведь мало орудовать палкой. А вспомни высокородную Жаэль – ты даже во сне не выпускал из рук пегасинского лука!
– Матушка, тебе ведь тоже хочется, чтобы я стал лучшим из лучших, чтобы научился обращаться с любым оружием.
– Януэль, прошу тебя, всему свое время. Я – твоя мать, и только мне решать, чему, когда и у кого ты будешь учиться! А теперь мне пора. Доброй ночи, малыш.
В этот момент кто-то глухо забарабанил в дверь фургона.
– Ну же, открывай скорей! Ты заставляешь себя упрашивать, красотка! – раздался чей-то грубый голос.
– Спи, мой хороший, – проговорила она со вздохом, и вздох ее был похож на тихий солнечный закат.
Дверь дрогнула и с внезапным треском подалась. На пороге возникла чья-то огромная темная фигура, а с ней ворвался запах винного перегара…
Януэль приподнялся на локтях, отирая испарину со лба:
– Матушка!..
Мэтр Фарель подвинулся к нему.
– На, пей, – сказал он, протягивая бурдюк с вином ученику.
– Не хочется…
Наставник пожал плечами:
– Как хочешь…
Перед тем как поставить бурдюк на землю, он некоторое время озадаченно вглядывался в ученика. «Матушка»? Януэль никогда ни словом не упоминал ни о своей матери, ни о родных. Откуда возникли эти переживания? Должно быть, привиделся какой-то кошмар. Фарель дорого бы дал за то, чтобы знать, что именно приснилось юноше. Или это всплыли потаенные воспоминания?
Наставник сделал глоток вина и поднялся на ноги:
– А теперь вставай. Мы уходим.
Еще не отошедший от сна, Януэль принялся складывать одеяло. Впервые после долгого перерыва его сон приобрел такую отчетливость и яркость. Сновидение, связанное с этим путешествием, скорее походило на зловещее предзнаменование.
– Очнись же! – прикрикнул на него мэтр Фарель, направив на ученика луч фонаря. – Следуй за мной.
С тяжелым сердцем Януэль двинулся за учителем. До отвесного колодца, ведущего в долину, им оставалось еще часа три ходьбы. Когда-то давно фениксийцы заботливо выложили этот ход камнем и закрепили в стене бронзовые перекладины, так что можно было подниматься на поверхность, не опасаясь обвалов.
Наставник ступил на лестницу первым. С присущей ему осторожностью он каждый раз выверял, способна ли ступенька выдержать его вес. Наконец оба путника, выбравшись наружу, вдохнули свежий воздух горной долины, щурясь в бледно-золотых лучах солнца.
Вокруг возвышались древние ели седенийской долины, окружавшие горные склоны изумрудной каймой. Под порывами северного ветра шелест их ветвей напоминал звук морского прибоя. Открывшееся величественное зрелище заставило Януэля вновь ощутить дыхание жизни. Ему нравилась упругая сила, скрытая в вечнозеленых елях, чьей хвое были не страшны трескучие морозы, которыми отличались суровые местные зимы.
– Жадорское ущелье, – произнес мэтр Фарель, указывая на восток.
Януэль поднял глаза и вздрогнул. Он узнал скалистые пики, окружавшие узкое заснеженное горное ущелье. Именно здесь три года назад ему до смерти хотелось погрузиться в сон, а мэтр Грезель настойчиво тормошил его, чтобы он не заснул… Пронизывавшие воздух косые солнечные лучи странно притягивали к себе – так пламя неудержимо влечет мотыльков, безрассудно обжигающих свои крылья.
– Мы можем оказаться в ущелье еще до наступления ночи, – сказал наставник. – Погода нам благоприятствует. Думаю, тучи, зависшие там, внизу, нас не нагонят. Однако поспешим, мой мальчик.
Поднимаясь к горным уступам, они двинулись по тропинке, петлявшей между елями. Учитель шел впереди, опираясь на узловатую палку, найденную на обочине. Его свободная, размашистая поступь вызывала восхищение Януэля, юноша едва поспевал за ним, стреноженный непривычной кожаной обувью, сжимавшей ступни и щиколотки. Несмотря на лесную прохладу, ему хотелось переобуться в легкие сандалии и ощутить под ногами влажную почву. Как бы там ни было, вскоре Януэль вновь проникся удивительной свободой движения, которую, как ему казалось, он совершенно утратил. После трех долгих лет, проведенных в Башне, он свыкся с жизнью в тесном, замкнутом пространстве. Окрестные просторы ему удавалось видеть лишь мельком в узкие щели бойниц. Все же он сознавал, что сами по себе стены еще не делают его узником, да и раскинувшаяся перед ним панорама мало-помалу смягчила горькие мысли юноши. Подчиняясь ритму ходьбы, заданному наставником, Януэль даже обогнал учителя, но затем остановился, поджидая, когда тот проберется сквозь завесу низкорастущих ветвей.
Когда солнце уже было в зените, мэтр наконец решил устроить краткую передышку. Наскоро присев, они разломили пшеничную лепешку, запив скудный завтрак несколькими глотками вина.
