Джулия Джонс - Крепость Серого Льда
Он полагал, что его ничто уже пронять не может, но не мог не дивиться голубому свету, проникающему сверху через огромные глыбы кварца. Только этому свету, такому же, как глаза дхунских королей, разрешается озарять их гробницу.
Красиво, подумал Вайло. Хорошо, однако, что никто не додумался ввести то же самое в Бладде: тамошние вожди были сплошь драчуны и выпивохи с вечно налитыми кровью глазами. Один другого страшнее, видят боги! Понятно, что для них не стали воздвигать таких красивых гробниц. Старый Гуллит столько раз получал по носу молотом, что тот стал смахивать на раздавленную сливу, — а что до его предшественника Траго, то не зря ведь его прозвали Лошадиным Вождем.
Ухмылка Вайло понемногу угасла. Коридор стал шире, и на вождя пахнуло могильным холодом. Тот же голубой свет тихо струился на памятники Дхунов. Они стояли большим кругом вдоль стен склепа, каменные гробы с вырезанными на них изображениями королей — стояли торчком, словно в каждом из них заключался живой человек, а не прах. У Вайло волосы встали дыбом от этого зрелища. Клановые земли были заселены три тысячи лет назад, и дхунские короли царствовали треть этого срока. Все короли, сколько их было за тысячу лет, стоят здесь, замурованные в толщу камня.
Только здесь Вайло осознал в полной мере, какой тяжкий грех совершил Айан Черный Град. Подумать только, что конец всему этому положила черноградская стрела, пронзившая королевское горло.
Собачий Вождь покачал седеющей головой, мотнул тяжелыми косами. Второй раз за всю жизнь испытывал он такое чувство. Впервые это случилось у Кедрового Утеса, когда туман рассеялся и он увидел перед собой конницу суллов, вторично — здесь, в этой гробнице.
Сухой воздух странно действовал на легкие. У него вкус самого времени, решил Вайло. Здесь он чувствовал себя юным и ничего не значащим — рыбешкой, проглоченной китом. Посреди склепа стоял каменный стол, тот самый, который Джами Рой привез сюда через горы во времена Заселения. Его тащило целое войско, он стоял в круглых домах, которых больше нет, сто лет провалялся на дне Быстрой, а теперь вот обрел свое место здесь, вместе с костями дхунских королей. Вайло не хотелось его трогать, но рука его невольно тянулась к нему.
— На твоем месте я не делал бы этого, вождь. Я слыхал, будто он проклят.
Вайло удержал руку и обернулся к вошедшему в склеп человеку.
— Если ты, конечно, не боишься, что у тебя волосы вылезут и мужское естество отсохнет, то валяй, — пожал плечами Ангус Лок. — Только отойди в тень, если решишься — думаю, зрелище это не из приятных.
Вайло фыркнул, но стола все-таки не коснулся.
— Вот они, значит, какие, стоячие гробы Дхунов, — промолвил Ангус. — Я вижу, некоторые из них пали на колени. — Самые древние гробы в самом деле раскрошились, и внутри был виден только мрак.
— Так ты здесь впервые, объездчик? — спросил Вайло. — Я думал, ты уже лазил сюда.
— «Лазил», — осклабившись, повторил Ангус. — Ничего себе словечко, Собачий Вождь. Давно, поди, приберегал его?
— С тех самых пор, как застукал тебя с кланником у Ганмиддиша, — в свою очередь осклабился Вайло.
Ангус, если и побаивался гнева Вайло, виду не показывал. Не заходя далеко в склеп, он разглядывал один из памятников. Восьминедельное заключение мало сказалось на нем, и он почти не изменился с того дня, как его бросили в темницу под покоями ганмиддишского вождя. Такой, как он, нигде не пропадет. Он владеет даром превращать врагов в друзей, выпрашивать добавку у самых бессердечных тюремщиков и вытягивать сведения у самых немногословных стражей. А когда Ганмиддиш осадили черноградцы, Ангус уговорил Хэмми Фаз, который стерег его, дать ему меч. Он дал слово, что не будет пытаться бежать — меч, мол, ему нужен только для обороны. И сдержал свое слово, что правда, то правда. Хэмми клянется даже, что он прикрывал отступление бладдийцев у Крабьих ворот. Сам Вайло этого не видел, но знал, что в рассказе одного из Фаз можно не сомневаться.
Теперь Ангус сидит в глубокой, гулкой кротовой норе под домом Дхунз. Собачий Вождь много раз собирался послать за ним, но решился только сегодня.
Нащупав на боку кожаный кисет с жевательной травой, Вайло сказал:
— Раз уж речь о словах, не объяснишь ли мне, Ангус Лок, что значит одно из них?
— Если смогу.
— Скажи мне: чем, собственно, занимается объездчик? — спросил Вайло, разминая в кулаке кубик черной жвачки.
Ангус, разглядывавший изображение неизвестного короля, ответил не оборачиваясь:
— Объездчик ездит, Собачий Вождь — тебе ли не знать. — Ангус, нагнувшись, провел пальцем по краю искусно вырезанного в камне королевского щита. — Мы ездим повсюду, доставляем письма и посылки, рассказываем байки в обмен на ужин и новости в обмен на приют. Мы работаем поденно, когда представляется случай, и стреляем дичь, когда есть желание. Я даже знаю одного, который учил кланниц плясать на манер городских прелестниц. — Ангус выпрямился. — Что до меня, то я не танцор, а то, что попалось последний раз в мой силок, оказалось моей собственной ногой, поэтому я больше промышляю торговлей. — Красивое лицо Ангуса осветила улыбка. — Уж не хочешь ли ты предложить мне какое-нибудь дельце, Собачий Вождь?
Вайло действительно хотел, но будь он проклят, если даст этой смышленой собаке вытянуть из него ответ раньше времени. Молча он подошел к саркофагу Темного Короля, Барни Дхуна.
Человека, уничтожившего клан Морро, изобразили без глаз. Шлем был изваян так подробно, что видно было, где носовая стрелка соединяется с верхушкой, но по обе стороны от этой стрелки зияли пустые глазницы.
Вайло потрогал священный камень у себя на поясе. Кто распорядился вырезать его так и зачем?
— В этом сок чертополоха струился густо, — заметил Ангус, став у Вайло за спиной. — Говорят, он унаследовал его с обеих сторон.
Вайло ни разу не слыхал об этом прежде.
— Как так?
— Мать Барни взял силой ее родной отец, король.
— Каменные Боги... — Вот они и дошли до сути: откуда может объездчик знать о кланах больше, чем один из вождей? Вайло пожалел вдруг, что не взял с собой собак. — Когда мне сравнялось семнадцать, лето стояло такое жаркое, что грязь запеклась, и небо застилала дымка. От духоты я не мог усидеть в круглом доме и каждое утро, на рассвете, выезжал верхом в лес к югу от Бладда. Там растут старые деревья, а среди них стоят руины. Когда для охоты становилось слишком жарко, я удил форель. Терпением я не отличался и распугал, конечно, больше рыбы, чем поймал, однако это занятие мне нравилось. Зеленую воду затеняла какая-то древняя арка, но однажды, придя на свое заветное место, я встретил там объездчика.
