Марина Добрынина - Весеннее обострение
— Полагаю, со своей матерью в Зулкибаре.
— Да кто ей позволял?!
Смотрю на мага — кулаки сжаты, глаза светятся. Того и гляди, волосы дыбом встанут.
— Терин, он, в общем-то, взрослый парень, сам так решил, — тихо проговариваю я, а сам на физиономию князя кошусь. Нет там никаких отметин. То ли Иоханна ошиблась, то ли Терин свои боевые раны уже залечил.
— Как она осмелилась? — рычит Терин.
— Ты меня удивляешь, а когда это было что-то такое, на что твоя драгоценная супруга не осмеливалась? Она и так-то была не сахар, а ты, друг мой, совершенно ее избаловал.
Князь вздыхает и присаживается на кровать.
— Да. Ты прав. Давно пора было положить этому конец. Я с ней развожусь.
Ага, удивил.
— А вот это, — говорю, — лишнее. Ну, разведешься ты с ней сейчас, сам ведь переживать будешь. Терин, дай ей скидку. Она ж баба, в отличие от тебя, существо эмоциональное…
— Что?! Знаешь, Вальдор, я устал. Мне надоело, что все вокруг считают меня бесчувственным чурбаном, и потому постоянно проводят надо мной эксперименты — сорвется Терин Эрраде или не сорвется.
— Я не…
— Не надо, Валь, говорить мне о том, что ты не. Я прекрасно помню все ваши слова под действием Сферы Правды. Помню, как вы все дружно называли меня холодным и безэмоциональным. Так вот, считайте, что я сорвался. Все. Мое терпение иссякло.
— Терин, ну ничего же страшного не произошло…
— Это ты так считаешь.
— Ну, подумаешь, тебя…
Князь встает, глядит на меня сверху вниз и сквозь зубы проговаривает:
— Так она тебе все рассказала.
— Я ее напоил, — честно признаюсь я.
— Она решила меня еще и на посмешище выставить.
— Терин! Кроме меня никто…
Э, я, стало быть, единственный свидетель? Интересно, Эрраде уже созрел для того, чтобы меня ликвидировать или еще нет? Это я называл его бревном бесчувственным? Так я ошибался. Да-да, готов признать, готов на площади об этом кричать. Он не эмоциональный, он, сволочь, сдержанный! И сейчас я могу только молиться о том, чтобы его сдержанности хватило еще хоть ненамного. Ну, пока я успею до границы княжества добежать.
Терин пристально меня разглядывает, а я размышляю: сколько там лет мы дружим? Это как, идет в зачет или нет?
— Терин, — наконец проговариваю я, — если ты собрался меня убить, мое королевство тебе этого не простит. А с Дусей ты тогда точно не помиришься.
Кто меня дернул за язык — опять о его блудной жене вспомнить?!
— Вальдор, прости, дорогой, я о тебе забыла…
Интересная картинка! И как давно они тут общаются? И что успели друг другу сказать? Ладно, не важно. Итак, грудь вперед, подбородок вверх, руки в бока упереть… нет, это уже лишнее будет. Лучше вот так — постукивая хлыстом о колено ласково проворковать:
— Вальдор, прости, дорогой, я о тебе забыла.
— Не стоит извиняться, предметница моя разноглазая, — подыграл Валь, — мы тут с мужем твоим… почти бывшим, пообщались немножко.
— Надеюсь, он тебя не очень утомил, — буркнула я, исподтишка изучая мрачную физиономию Терина… уже без всяких следов недавних боев… точнее побоев.
— Нет, весело было, — заверил Вальдор, поднимаясь с кресла. Что-то как-то поспешно он это кресло покинул и ко мне шагнул. И глазки так многозначительно мне строит.
— Ну, повеселились, и хватит, — жизнерадостно изрекла я, схватила зулкибарское величество под локоток и телепортировалась в кабинет его королевский.
— Что ты мне глазки строил? Вы там что, ругались? — набросилась я на него, — ты, что Терина разозлил? У него такое лицо было…
— Дуся, извини, я ему проговорился.
— Что?
— Ну, он знает, что ты мне рассказала.
— Дурак ты Вальдор! Теперь он меня точно никогда не простит!
Ну да, где-то в глубине души я надеялась, что Терин попсихует и сам прибежит меня домой звать… ну или не прибежит, но простит уж точно и в итоге у нас все наладится. А теперь вот точно уже ничего такого не случится! Он мне никогда не простит, что я его еще больше унизила, все мышу этому рассказав. А он… ну Валь то есть, мог бы язык за зубами держать!
— Ты… мышь заразная! Государь недобитый! Тебя не учили помалкивать? Как ты мог?
— Сам не знаю, как вырвалось, — покаялся король и с надеждой предложил, — может быть, выпьешь еще?
— Сам пей! Алкаш несчастный! Меня больше не напоишь! Сволочь ты, Валь, и больше никто! Я тебя любить не буду… хм… пару часов.
По большому счету не виноват он ни в чем. Да и не алкаш. А я вот сама виновата — напилась и выложила все. Хотя никто ведь не заставлял подробности рассказывать.
— Я спать пойду. Поздно уже, — буркнула я и перенеслась в покои свои, где жила когда-то давно, когда невестой Вальдора была.
Лежу я и думаю — а правильно ли я поступил, согласившись переселиться в зулкибарский дворец? Маму, конечно, жалко, не хотелось ее огорчать отказом. Но я мог хотя бы дождаться, пока от ранения оправлюсь. Вот смеху то будет, если все эти фрейлины, куры глупые, кинутся ухаживать за раненным мной. Кошмар! А если сюда Амалия просочится? Да она же мне покоя не даст! Она же, ненормальная, думает, что я жениться на ней должен. Сумасшедшая! Даже не представляю, с чего у нее в голове такие мысли появились? Я ей повода не давал!
В общем, не по себе мне было. За окном утро раннее, птички поют, а я лежу и боюсь. И тут дверь открывается. Я вздрогнул и с трудом подавил желание под одеяло спрятаться. Но это была Саффа.
— Ты отчего вздрагиваешь, как будто убийцу поджидал? — слегка обиженно спросила волшебница.
— Вообще-то Амалию, — от облегчения, что это все-таки не она, я Саффе правду сказал.
— Амалия и остальные твои пассии вряд ли сюда проникнуть смогут! — ехидно так утешила Саффа.
Не знаю, по каким причинам фрейлины сюда попасть не смогут, но я этому только обрадовался. Так обрадовался, что даже проигнорировал ехидные нотки в саффином голосе.
— Они меня так достали, дуры эти! — признался я. — Не знаю, кто и каким образом им запретил сюда приходить, но тебе спасибо за хорошие новости, птичка моя…
На этом месте я осекся. Хотел сказать «птичка моя ворона», но тут лицо Саффы такое счастье озарило… ну или не счастье, а что-то другое. Что-то такое светлое и радостное. Даже не знаю, что ее так порадовало? То, что мне фрейлины надоели, или что я ее птичкой своей назвал? Хорошо, что вовремя заткнулся и не продолжил. Вряд ли бы она радовалась, если бы поняла, какую птичку я имел ввиду. Мне вдруг даже как-то неудобно перед ней стало. Вот она тут стоит, и лицо такое озаренное, еще чуть-чуть и улыбнется мне так, как никогда не улыбалась, теплой такой человеческой улыбкой… а я ее вороной чуть не назвал. Да и какая она ворона? Сейчас вот скорее синичка испуганная. Одно резкое движение и упорхнет. Вот дела! Кажется, я из-за ранения этого немного умом тронулся. Саффу с синичкой сравнил!
