Ольга Связина - Сказка где-то рядом
- Куда ты теперь пойдешь? - поинтересовалась русалочка, и она пожала плечами:
- Не знаю. Обратно в город, наверное, меня не пустят.
- Туда без денег никого не пускают, - согласилась новая знакомая.
- Да, с этим у меня туго, - согласилась Наташа, и призадумалась. Не о том, куда она теперь пойдет или что будет делать дальше - пожалуй, она и сама не могла сказать, о чем именно думала в тот момент, глядя на перекатывающиеся волны, в которых в искаженном, рябящем виде отражались пляж, лес и облака. Наверное, по старинной русской традиции, это были мысли о том, как тяжела человеческая жизнь вообще - возможно, кто-то другой назвал бы это состояние медитацией.
- Там, дальше по течению, есть деревня, - неожиданно отозвалась Ульрика, которая тоже сидела, задумавшись, но, в отличие от Наташи, что-то все-таки придумала: - Тебя накормят, может быть, даже оставят ночевать и подскажут, куда дальше идти. В этой стране много возможностей, - теперь она сидела, внимательно глядя не на реку, а на собственную растопыренную ладонь, которую держала на уровне груди. Наташа тоже с любопытством поглядела, и удивилась, не заметив между пальцами русалочки лягушачьих перепонок - ей почему-то казалось, что они непременно должны быть: - Можно паломницей податься к святым мессам - им хорошо подают. В прислуги, или в няньки, если детей любишь, и работы не боишься. А там, глядишь, через пару лет удачно выйдешь замуж, и даже не вспомнишь, что когда-то со связанными руками летела в реку с городской стены.
- Может быть, - вздохнула Наташа. - Но я бы не хотела задержаться тут на пару лет. Не говоря уж о том, чтобы провести здесь остаток жизни. Я домой хочу…
- А где твой дом?
- Не знаю… Но если есть хотя бы малейший шанс на возвращение, то он в городе.
- Как знаешь, - русалочка встряхнула переливающейся золотом копной почти совсем уже сухих волос, и блестящими ручейками пропустила пряди сквозь пальцы, напомнив Наташе старинную балладу о речной деве Лорелее, своим чудесным пением заманивающей рыбаков в смертельный водоворот. На уроках немецкого они читали ее в оригинале и в переводе - кажется, Жуковского или Лермонтова. На девочку стихи произвели тогда огромное впечатление.
- Лорелея! - невольно воскликнула она.
- Где?! - вздрогнула русалочка.
- Нигде… просто вспомнилось. А правда, что русалки могут зачаровать своим голосом?
- Уф, напугала… Мы с ней поссорились. Вот у нее как раз насчет голоса лучше всех получается. Любит рыбаков морочить - сядет на обрыве, и давай соловьем рассыпаться. Мужчины особенно поддаются - уши развесят, засмотрятся… и не видят, что впереди водопад или омут. Но мне такие жестокие забавы не по душе.
- Слушай! - загорелась Наташа. - Спой мне что-нибудь! Ну, пожалуйста, что-нибудь маленькое! Меня всегда терзал вопрос, как же можно зачаровать голосом! Это что-то вроде гипноза - расчесываемые волосы вместо маятника, да?
- М-м-м… - протянула Ульрика. - Что такое гипноз? Никогда не слышала о таком волшебстве. А голос очаровывает - ну, наверное, потому, что необычно звучит. Мы все-таки больше приспособлены дышать под водой, а не чистым воздухом…
Наташа умоляюще сложила руки перед собой.
- Хорошо, - решилась русалочка. - Ты не парень… Попробую.
Выпрямив спину, она откинула голову назад и издала странный протяжный звук - действительно мало напоминающий человеческий голос, но очень приятный и музыкальный. С первой ноты мелодия захватила слушательницу - теперь она хорошо понимала, что, заслушавшись, можно не только пойти в воду, но и добровольно сигануть в огонь. В песне не было ни одного слова, но Наташа твердо знала, что поется о любви. Не могла она потом вспомнить и мелодию, сохранившуюся в ее голове как воспоминание о чем-то прекрасном - настолько, что не всякому человеку под силу выдержать.
Когда песня закончилась, и Ульрика на последнем такте очень органично вплетаясь в музыкальную канву - а, может, это был танец? - нырнула и скрылась под водой, Наташа смахнула невольно набежавшую слезу. Грудь прожигало щемящее чувство, что она только что пережила самое лучшее, что только могло произойти в ее жизни, никогда больше не повториться, и от чего все остальное мгновенно потеряло смысл. Стоит ли жить дальше, узрев вечно недостижимый идеал и познав всю величину собственного несовершенства?.. Сделав несколько глубоких вдохов, Наташа решила, что все-таки стоит.
ГЛАВА 4
В ДЕРЕВНЕ
Дождавшись, пока остальная одежда подсохнет до такой степени, что ее можно будет надеть без содрогания, Наташа 'облачилась' - по-прежнему в несколько слоев, - и отправилась в указанном направлении, к деревне. Она рассудила, что рваться в город буквально через несколько часов после того, как ее оттуда столь недвусмысленно выставили, было бы, мягко говоря, легкомысленно и крайне неосторожно. Сперва следовало разведать обстановку, собрать слухи, пообщавшись с местным населением.
Она шагала по лесу, весело печатая шаг босыми ступнями - высохшие носки девочка запихала в карманы ветровки, а непросохшие, осклизлые ботинки зашнуровала до половины и прочно, но не намертво связав между собой длинные концы шнурков, перекинула их через плечо. Закатав джинсовые штанины до колена и заткнув длинные подолы юбки-фартука и халата за пояс, она, точно индийский факир на углях, прыгала по корням и шишкам, увязала в невидимых, кажущихся совершенно безопасными илистых топях, обходила по периметру заросли острой, режущей ступни осоки.
Да уж, только русалочка, легко передвигающаяся в воде, могла так легко махнуть рукой - там, по течению реки. Наташа же совершенно измучилась, форсируя непроходимые заросли, из которых в конце концов вылезла ужасно грязной и вспотевшей так, что поневоле захотела вновь оказаться в реке. Она позволила себе облегченно вздохнуть, лишь оказавшись на дорожке, явно проложенной людьми и ведущей в нужную ей сторону. Пружинящие под ногами хвойные иголки приятно покалывали голые пятки, земля и дорожная пыль холодили кожу. Портили удовольствие только выпирающие из земли бугристые корни, острые веточки да колючие шишки, поэтому и тут идти следовало очень осторожно.
Назвать деревней десяток домов, разбросанных по берегу реки на большом расстоянии друг от друга, рискнул бы не каждый. Вдобавок и эти немногие имеющиеся в наличии домишки, одноэтажные, сложенные из темных бревен, глядящие на свет махонькими полуслепыми оконцами, стояли тихо, точно вымершие. Только с кудахтаньем ковырялась в пыли стайка облезлых кур под предводительством важного, как генерал, сверкающего зеленью мундира петуха, в окружении копошащихся цыплят всех возрастов и окрасок, от нежно-желтого до черного.
