Инна Живетьева - Черные пески
Знакомая комната, все с тем же запахом розовой воды и ванили, освещенная лампами и пламенем камина. Из кресла, подвинутого ближе к огню, поднялась княгиня, всплеснула руками.
– Митя! Весеней, и ты здесь? Ох, закрывайте быстрее дверь, так дует. Вот уж не ожидала! Братец, только не говори, что приехал уговаривать меня вернуться в Ладдар.
– А почему бы и нет, сестренка? – Чтобы поцеловать руку Ладе, гиганту пришлось склониться. – Ты – птица нашего рода, пора лететь обратно.
– Мудрый-мудрый совенок, – княгиня высвободила руку, постучала пальцем брату по темечку, – Я не вернусь. Даже не начинай уговаривать.
Митька замер у порога. Перед его глазами словно разворачивался спектакль, в котором он был зрителем – но не участником.
– Что мама? Ты видел ее? Сердита? – продолжала меж тем расспрашивать княгиня.
– А как ты думаешь? Видел, конечно. Нужно же было познакомить Эмитрия с бабушкой. И сердита, еще как сердита.
– Да уж! – Серебряный смех наполнил комнату. – И как тебе бабушка, Митя? Надеюсь, уж она-то настояла на своем и мой сын наконец принял родовое имя Нашей?
Митька откачнулся от двери, подошел к княгине.
– Нет, мама. Я по-прежнему остаюсь наследником рода Динов.
Лада нахмурилась.
– Митя, я думала, путешествие образумит тебя.
– Да, мама. Ты совершенно права, – ровно сказал Митька. – Образумило. Я утвердился в своем решении.
– Весеней! – Рассерженная Лада повернулась к брату.
Князь развел руками.
– Твой сын упрям не меньше, чем ты сама.
Обида заставила Митьку вспыхнуть. Упрямство?! И такое говорит тур?
– Это не упрямство!
– Да, не упрямство! Это глупость! – вспылила мама. – Митя, я так ждала тебя. Верила, ты одумался, отказался от позорного имени – и все будет как прежде. А ты? Думаешь только о себе! А обо мне ты хоть раз вспомнил? Ты понимаешь, что ставишь под удар мое положение при дворе? Если бы не Виктолия, еще не известно, где бы я сейчас была.
– Дома, – проворчал Весеней. – Чем тебе тут в Илларе намазано, что ты вернуться не хочешь?
– Тебе не понять, братец. Ты никогда не сидел подолгу под матушкиным крылом. Ты даже не представляешь, что это – пережить зиму в Лодске. Тоска и белая скука!
Митьке казалось, что мамины слова отскакивают, точно бусины от пола, бестолково разлетаются по комнате.
– Хочешь, чтобы я и сыну своему пожелала той же участи? Проспать всю жизнь в столице Ладдара? Пусть войдет в род Совы и пользуется на здоровье милостью нашего короля, Эдвин с удовольствием возьмет его на службу и приблизит к себе.
– Лада, опомнись! Ты думаешь, на войне ему будет лучше?
– Он не воюет, он с тобой.
Весеней только головой покачал.
– Ты ошибаешься, если думаешь, что мой путь так уж безопасен.
Митька почти не вслушивался в прыгающие бусинки-слова. Княгиня все равно не скажет правду, ту, которую когда-то оплакивали свечи в маленьком домике за Верхнехолмскими лесами. Чтобы перебить пустой разговор, вставил резко:
– Мама, я не собираюсь отказывать от имени своего рода.
– Твоего рода? А ты помнишь, что твой отец сделал со своим родом? Он клялся под Орлом, что будет беречь меня, а как вышло? Володимир сломал жизнь и тебе, и мне. И все ради каких-то дурацких мечтаний. Теперь понятно, в кого вырос таким эгоистом мой сын! Весь в папочку… Жалости в тебе нет, так будь хотя бы благоразумным! Ты понимаешь, что губишь свое будущее?
– Это как посмотреть.
Княгиня переплела пальцы так, что хрустнули суставы.
– Митя, ты вынуждаешь меня…
– К чему, мама? – голос дрогнул. – К чему же? – словно тонкие струнки рвались в горле.
– Ты сам понимаешь, – пробормотала княгиня, отводя глаза.
Митьке хотелось закричать, как маленькому ребенку в темной комнате: «Мамочка!» Но кого звать сейчас?
– Мама, ты… – лопнули последние струнки, Митька крутанулся на каблуках, вылетел в коридор.
Хлопнула за спиной дверь. Как отрезало.
Митька был рад сбежать к Торнам, а то ходил бы неприкаянным псом – вон, совсем как тот, что воет за окном, – у покоев княгини Наш, не решаясь постучаться и не решаясь уйти.
Уехал, а теперь уснуть не может, вертится на постели, то сбивая подушку комком к изголовью, то расплющивая ее затылком. Собачьи жалобы истравили душу. В жарко натопленной комнате душно, Митька уже и одеяло сбросил. Зажечь лампу, достать из сумки недочитанный трактат? Сложатся буквы в слова, слова – в текст, но не затронет он Митьку. Только попусту взглядом по строчкам водить.
Княжич поднялся и какое-то время сидел на постели. Пес во дворе расходился и выл все жалобнее. Митька не выдержал, оделся и вышел в коридор. Пойти поискать библиотеку, что ли. Может, найдется что для легкого чтения.
Заплутал княжич Дин быстро, потерявшись в темных коридорах и лестницах. Стало прохладнее, видно, тут ночью не топили, и уже выстыло. В открывшейся же гостиной с огромными окнами вовсе было зябко, но на небольшом столике для рукоделия горела свеча. К столику придвинуто кресло, в нем сидит Лисена, подтянув коленки к подбородку и укутавшись шалью. Казалось, рыжие волосы вобрали солнечный свет, так они сияют в темноте. Скрипнула доска под Митькиными сапогами – и девочка вскинула голову, испуганно стягивая на груди платок. Увидев княжича, торопливо зашарила по полу в поисках комнатных туфель.
– Чего не спишь? Да сиди ты.
– Не знаю, – пожала Элинка плечами, – Ночь какая-то… длинная.
Митька подошел ближе, присел на низенькую скамеечку. Лисена похлопала ресницами, глядя на него сверху, а потом прыснула со смеху. Митька тоже улыбнулся: наверняка обычно в кресле сидела княгиня, а у ее ног устраивалась служанка.
– Замерзнешь.
– У меня шаль теплая, козьего пуха.
Сейчас, с распущенными волосами, закутанная в платок, Лисена уже не выглядела такой повзрослевшей. Девочка водила пальцем по холодному подлокотнику, порой отнимая руку и согревая ее дыханием. Митька в накинутом мундире тоже слегка озяб.
– Княжич Эмитрий, а помните лето? Как в деревнях хороводы водили вокруг костров…
– На свадьбах, – кивнул Митька.
– Ага, но только на свадьбах уже ближе к осени было. А помните, я еще с вами не хотела идти, когда вы подарки дарили? С Артемием ходила, ну да, да, напрашивалась, а с вами – нет.
Княжичу слышались звуки плясовой, чувствовался запах яблок и вкус домашнего вина – но этого он не помнил, и лишь улыбнулся смущенно.
Элинка спрятала руки под шаль, поежилась. Митька подумал, что эта рыженькая девочка наверняка плохо переносит зиму. Вот ведь странно: кажется Лисена теплой, как весеннее солнышко, а сама себя согреть не может.
