Джон Норман - Странники Гора
Внезапно наступившая тишина оглушила меня.
Все повернулись в мою сторону и уставились на меня. Похоже, что звуки родного языка произвели на девушку не меньшее впечатление – она вытаращила глаза и от изумления не могла произнести ни слова.
Я повернулся к Камчаку.
– Я понимаю её речь, – произнес я по-гориански, глядя ему прямо в глаза.
– Он знает её язык! – крикнул один из всадников, державших Элизабет, в толпу.
Кочевники одобрительно зашумели.
Итак, я был безошибочно и мгновенно выделен из многотысячной толпы тачаков. Камчак ухмыльнулся, словно прочтя мои мысли.
– Великолепно… – процедил он.
Девушка с надеждой обернулась ко мне:
– Господи, какое счастье! Прошу тебя, помоги мне!
– Попроси её заткнуться, – небрежно бросил через плечо Камчак.
Я передал девушке его пожелание, и она, растерянно взглянув на меня, послушно замолчала. Очень хорошо. Теперь я буду у них переводчиком. Только этого мне не хватало!
Камчак не без интереса ощупал её желтое платье, потом он резко, одним движением сорвал его.
Она вскрикнула.
– Молчи, – мрачно сказал я ей.
Я знал, что произойдет дальше. Это произошло бы на любой дороге, тракте или тропинке Гора – она была пленной женщиной и, разумеется, должна быть изучена на предмет цены. К тому же нужно было проверить, нет ли при ней оружия – кинжал или отравленная игла зачастую скрывались в складках платья свободной женщины, отправляющейся в путешествие…
В толпе пронесся изумленный вздох при виде необычных, по горианским понятиям, кружевных одеяний, открывшихся из-под сорванного платья.
И вдруг она заплакала.
– Молчи, – стиснув зубы, прошипел я.
Камчак быстро удалил остатки одежды, включая и лоскутья изорванных чулок у лодыжек.
В толпе раздался одобрительный гул. Даже некоторые из горианских красоток-рабынь невольно вскрикнули в восхищении.
Я понял, что Элизабет Кардуэл потянет на высокую цену.
Она стояла, удерживаемая пикой – шея ремнями прикручена к древку, руки связаны за спиной. Кроме пут, на ней оставался высокий кожаный воротник.
Камчак собрал в кучу её одежду, не забыв прихватить туфли, связал все в узелок и бросил ближайшей женщине.
– Сожги все это.
Связанная девушка растерянно смотрела на то, как женщина уносит её одежду (все, что у неё оставалось от старого мира) в костер, весело полыхавший всего в нескольких ярдах, и даже слезы застыли в её широко раскрытых глазах.
Толпа расступилась, и девушка видела, как женщина бросила маленький желтый узелок в беспечный огонь.
– А-аа! – Она снова отчаянно забилась в путах, пытаясь освободиться.
Камчак недовольно поморщился.
– Скажи ей, – обернулся он ко мне, – что она должна быстро выучить наш язык, и если она не сделает этого быстро, будет убита.
Я перевел.
Она дико затрясла головой.
– Скажи, скажи им, что меня зовут Элизабет Кардуэл. Я не знаю, ни где я, ни как сюда попала. Я только хочу вернуться домой. Больше я у вас ничего не прошу. Я – американка, я – гражданка свободной страны! У вас могут быть неприятности! Мой дом в Нью-Йорке! Помоги мне выбраться отсюда! Я заплачу тебе! Сколько захочешь! Что угодно!
Камчак снова повернулся вполоборота ко мне:
– Скажи ей, что она должна выучить язык быстро, если не хочет быть убитой.
Я перевел.
– Я заплачу тебе сколько захочешь, – молила она, не слушая меня, – сколько угодно…
– У тебя ничего нет, – напомнил я ей, и она вспыхнула и потупилась. – Кроме того, – безжалостно продолжил я, – у нас нет способов вернуть тебя домой.
– Почему? – воскликнула она.
– Потому что это – другая планета, – жестко сказал я. – А что, ты разве не заметила, что сила тяжести не такая, как на Земле… – Почему-то меня раздражал этот разговор.
– Не-е-ет!!! – вскрикнула она.
– Это – Гор, планета с другой стороны Солнца от Земли. Ты-на-другой-планете! – чуть ли не по слогам произнес я.
Она закрыла глаза и застонала.
– Я знала… – вдруг прошептала она, – я знаю… но как-как-как… – Она вдруг стала заикаться.
– Я не знаю ответа на твой вопрос, – сознался я.
Разумеется, я не стал добавлять, что сам кровно заинтересован в том, чтобы найти ответ.
Камчак нетерпеливо качнул головой:
– Что она говорит?
– Она потрясена и хочет вернуться домой, в свой город…
– Какой город?
– Нью-Йорк, – вздохнул я.
– Не слышал о таком, – промолвил Камчак.
– Это очень далеко.
– Откуда ты знаешь её язык?
– Когда-то я жил в стране, где разговаривают на этом языке, – ответил я.
– В этой стране есть пастбища? – поинтересовался он.
– Д-да, – усмехнулся я, – но она очень далеко…
– Дальше, чем Тентис?
– Дальше.
– Дальше островов, дальше Тироса и Коса?
– Да.
Камчак присвистнул:
– Далековато…
Мне было не до его иронии:
– Да, далеко для босков.
Камчак ухмыльнулся.
Разговор прервал один из воинов.
– Она была одна, – доложил он, – мы искали ещё кого-нибудь, но не нашли. Она была одна.
Камчак посмотрел на меня, потом на девушку.
– Ты была одна?
Я перевел.
Девушка слабо кивнула.
– Она подтверждает, что была одна, – сказал я Камчаку.
– Спроси, как она сюда попала.
Я перевел вопрос, девушка беспомощно взглянула на меня и покачала головой.
– Не знаю… – тихо произнесла она.
– Говорит, что не знает, – сообщил я Камчаку.
– Странно… ну что ж… расспросим попозже…
Он подозвал паренька с мехом вина ка-ла-на на плече, тот, приблизившись, передал ему мех. Камчак вытащил зубами затычку, после чего сунул мех под мышку и, одной рукой ухватив волосы Элизабет, запрокинул ей голову, а другой вставил костяной мундштук между раскрывшимися губами. Он сдавил мех, и девушка, едва не захлебнувшись, вынуждена была сделать большой глоток. Немножко красной жидкости вытекло у неё изо рта и тонкой яркой струйкой начало свой путь по телу.
Наконец когда Камчак посчитал, что она достаточно пьяна, то вытащил мундштук из её рта, вернул на место пробку и отдал мех мальчику.
Она стояла перед ним, Камчаком, со связанными руками, ничего не понимающая, с грязным лицом, покрытая испариной, за горло привязанная к древку пики, и молчала.
Он должен сжалиться над ней.
Тачак должен быть благороден.
– Научи её говорить по-нашему, – обернулся он ко мне. – Пусть скажет: «Ла кейджера».
– Ты должна выучить горианский язык, – машинально обратился я к девушке. – Скажи: «Ла кейджера».
Она подняла ко мне непонимающий взор.
– Ла кейджера, – повторил я.
Она попыталась было слабо протестовать, но Камчак не позволил ей этого сделать.
