Александр Бушков - Завороженные
— И что же? — осторожно спросил поручик.
— Как это — что? Военный трибунал, конечно. Наш собственный. Бессрочная ссылка в Охотск, на службу в тамошнюю воинскую команду. Некоторые требовали более суровой кары, но, в конце концов, были учтены некоторые смягчающие обстоятельства… Конечно, если наш герой вздумает рассказывать кому-нибудь правду, ему заведомо не поверят, но все равно он строжайше предупрежден: за одно-единственное неосторожное слово отправится на каторгу опять-таки бессрочно. Там есть кому за ним надзирать… А вот своеволие — гораздо более тяжкое преступление. Поскольку выражается в том, что виновный по каким-то своим причинам пытается изменить ход истории. А это у нас — восьмой смертный грех, самовольно нами добавленный к семи классическим, — прости Господи… Первое, что вы должны запомнить накрепко, намертво, — ход истории для нас столь же неприкосновенен и свят, как… Я, право, так и не подобрал определения. Одним словом, все, что случилось — уже случилось. И в былом, и в грядущем. И если изменить что-то, история и наш мир станут другими. Предположим, вы отправитесь в восемнадцатое столетие, в последние годы французской монархии, вызовете на дуэль и убьете скромного артиллерийского офицеришку по фамилии Бонапарте — что согласно тамошним нравам произвести крайне легко… И все изменится. Все. Судьбы многих миллионов людей, многих стран пойдут другой дорогой, возникнет иной мир, иное человечество. А мы как раз и обязаны сохранить ход истории в неприкосновенности, каким его застали, овладев путешествиями во времени. Это, можно так выразиться, аксиома. Категорическое требование.
— Неужели вы хотите сказать…
— Ну, конечно, — будничным тоном ответил генерал. — Случалось единожды. Один из наших людей форменным образом ненавидел некоего исторического деятеля грядущих времен — и вознамерился его убить в ранней юности… что, в общем, было бы нетрудно и проделать. Мы успели вовремя. Виновный пребывает в одной из секретных камер Шлиссельбургской крепости, откуда выйдет только ногами вперед… Запомните это: самое страшное — своеволие, какими бы благими побуждениями оно ни диктовалось. Ход истории неприкосновенен. Исключений нет. Этого… персонажа, которого вы только что видели, изъяли из былого только после того, как было неопровержимо установлено, что через час его все равно прирежут московские тати времен Иоанна Грозного и из хода истории он выпадет бесповоротно.
— Но в таком случае… Разрешите задать вопрос? Сами по себе путешествия по времени, не могут ли…
— Вопрос резонный, — кивнул генерал. — Путешествия по времени, в таком виде, как они сейчас проводятся, изменить хода истории не могут. Это установлено точно. Не нами, конечно — мы, дражайший Аркадий Петрович, не более чем машинисты при паровозе. И сами ничего никогда не решали. Есть группа виднейших ученых, которые этой проблемой занимались достаточно долго и пришли к выводу, что мелочи на ход истории не повлияют совершенно. Было проделано немало экспериментов, зато теперь можно говорить со всей уверенностью… Все это описано в соответствующей литературе, с которой вы в ближайшее время просто обязаны будете ознакомиться. Вообще говоря, вам предстоит в кратчайшие сроки овладеть нешуточным багажом знаний. У нас катастрофическая нехватка людей, нет возможности долго обучать кандидатов, так что трудиться вам придется, как справному крестьянину в летнюю страду…
Он остановился. Они стояли как раз возле того здания, из коего комендантом был так безжалостно отправлен под арест бывший синий гусар Маевский. Теперь у поручика уже имелись некоторые соображения по поводу сути прегрешения штабс-капитана — но он не решался такими пустяками беспокоить генерала.
Все же не удержавшись, он произнес:
— Я хотел бы…
— Ну разумеется, — сказал генерал. — У вас, конечно же, есть вопросы. Множество вопросов. Но, право же, лучше оставить их при себе. Постепенно вы и так узнаете все, что следует знать. А сейчас позволю себе напомнить, что до отбоя еще далеко и продолжается обычная служба…
— Так точно, господин генерал!
— Отправляйтесь к коменданту, — сказал генерал. — Нужно незамедлительно уладить чистой воды бытовые вопросы. Мефодий Павлович — служака отменный, и для него на первом месте даже не наша специфическая служба, а уставные тонкости. Я видел, как он форменным образом изнывает оттого, что вы продолжаете щеголять в неправильном мундире… В первую очередь — экипировка. Квартира вам не была отведена — нельзя было предсказать заранее ваше решение, — но свободных в избытке. Комендант и это решит с присущим ему педантизмом. Супругу вашу со всем багажом завтра же доставят в расположение, я отдам указание в самом скором времени… — он улыбнулся с непонятным выражением лица. — Конечно, в обычной части командир ни за что не стал бы давать подчиненному офицеру таких советов, но у нас… Аркадий Петрович, я бы вам посоветовал, обосновавшись на квартире, дерябнуть водочки, попросту-то говоря. В качестве лекарства после пережитого здесь. Потрясение вы испытали нешуточное, и стаканчик-другой вам, будем реалистами, не помешает. Увлекаться не следует, а вот дерябнуть малость вам необходимо.
— Пожалуй, — сказал поручик. — Честно говоря, голова лопается…
— Я понимаю, — кивнул генерал. — Скажите коменданту, что я вам прямо приказал нынче вечером малость подлечиться. Он в этих нюансах разбирается прекрасно и обеспечит все должным образом. Ступайте… — Он присмотрелся, хмыкнул, покрутил головой: — Нет, Аркадий Петрович, вас, положительно, колотит от страстного желания задавать вопросы… Хорошо. Учитывая ситуацию… Разрешаю один-единственный. У меня, право же, еще много дел на сегодня…
— Я подумал… — сказал Савельев, мучительно подыскивая слова, чтобы, если можно так выразиться, не растекаться мыслью по древу. — Мне пришло в голову… Здесь не единожды упоминалось не только былое, но и грядущее. Совершенно ясно, что путешественники отправляются не только в былое, но и в грядущее… Но если так, вы, следовательно, знаете все наперед… Вы должны в подробностях и деталях знать историю грядущего…
Лицо генерала было печальным, даже грустным.
— Вот именно, Аркадий Петрович, — сказал он медленно. — Знаем. Достаточно подробно. И это — самая печальная сторона нашего дела. Вы это поймете потом. Уясните, что так и обстоит. Это такой тяжкий крест — знать все, не имея возможности ничего изменить… Ступайте. Я вас более не задерживаю.
