Алексей Семенов - Травень-остров
Зорко не ведал, что такое мерещилось девице, должно быть, не лучшее, нежели ему самому.
— Уходить отсюда надо. Дурное место, — сказал он громко, вставая.
До Иттрун звуки голоса дошли не сразу, словно бы сквозь ветер и расстояние.
— Вижу великанов изо льда и огня, а за ними пасть Великого Волка! — провозгласила она величаво, точно была Королевой Островов из древних сегванских легенд, а не дочерью бродяги морского кунса. — Близятся Сумерки Богов!
— Какие сумерки! — тут уж Зорко возмутился, несмотря на всю необычность происходящего. — Ночь кругом! Или рехнуться вздумала? Вот налетят навьи да всю душу вытрясут, будет тебе белый свет не мил! Идем в печище: люди там. Вместе не сгинем!
А тьма уже окружила костер, и лес за ее покровами застыл в угрюмом и мрачном ожидании, не сулящем двоим ничего доброго. Бесплотный страх, клубящийся черным туманом, стелился по земле, дыбясь иной раз и обращаясь дикой и пугающей невнятной фигурой, дышащей злобой и хладом.
Зорко хорошо помнил, как однажды его рука сама, не повинуясь разуму, принялась гулять кистью по холстине, и он не мог ее остановить! Не ведал он, кто правил тогда его рукою, но то была не добрая сила. Зорко сам ужаснулся, когда пелена отрешенности спала с его глаз и он увидел прямо перед собой нагромождение валунов, скал, кривых елок, низкое небо, а посреди всего этого жерло, ямину огромных размеров, уходящую в неизведанные глуби. В это подземелье катилось, не имея возможности ухватиться за что-либо, лохматое растерзанное солнце, а впереди, и позади него, и пообок — сотни маленьких людских фигурок. Снизу же нескончаемой гнилой рекой выплескивалась из пропасти рать за ратью, истекая из такого же вот клубящегося мрака. Рати эти были черны и безлики, но вместе составляли единый нечеловечий лик, тысячами зраков, вмещающих все непотребства и злобу мира, смотревший с холста. И Зорко слышал грозную и неотвратимую поступь этих воинств и сгибался под невидимым черным лучом этого невыносимого взгляда.
Он тогда хотел было уничтожить картину, но вдруг, когда поднес уже свернутый холст к огню, на него словно лихорадка напала: руки задрожали, он весь покрылся холодным потом и так и застыл на корточках перед пламенем, не в силах ни бросить туда страшное творение рук своих, ни оставить его жить.
Теперь этот холст, свернутый, лежал в коробе, а короб стоял в трапезной погоста. А черные воинства двигались ныне со стороны леса, и смутный лик взирал из тьмы тысячами невидимых глаз. Его картина ожила.
И тут Зорко стало по-настоящему страшно. Страшно именно потому, что он наконец-то понял, что творила тогда его рука и кто двигал ею. Ни один человек, кроме самого Зорко, не видел картины той. Он знал наверняка, что кудесники и матери рода, увидев такое, возмутятся не в пример больше, чем на все остальные художества непутевого молодца. Вот за это могли изгнать из рода, зане вид на холсте оскорблял не только веру веннов, но и весь род людской.
Зорко не раз мечтал нарисовать такую картину, куда самому захотелось бы войти. От этой следовало бежать, и быстро. Он сам или кто-то страшнее и могущественнее его создал эту черную воронку, но сил уничтожить холст у венна покамест недоставало.
Он ухватил сегванку за рукав и дернул резко. Та очнулась и с непониманием глянула на венна:
— Что случилось? Куда собрался?
— Пошли быстро, — хмуро сказал венн. — Глянь вокруг — поймешь, что случилось.
И он, уже не церемонясь, потащил ее за собой.
— Боги разгневались на нас. — Иттрун мигом поняла, что вокруг творится нечто странное.
Они вышли за пределы круга, еще охраняемого огнем, и нырнули за пелену. Зорко по-прежнему вел девицу за собой, да так шибко, что та едва поспевала.
— Значит, и венн может за косы девиц таскать? — напомнила Иттрун начало их долгой беседы.
— Если жить хочет, — огрызнулся венн, отбрасывая колючую еловую лапу.
Глава 9
Размышления у Звездного Моста
Посреди главного двора погоста сегваны развели четыре огромных костра, помимо иных, разожженных тут же на дворе, так что света было в достатке, чтобы участники и зрители предстоящей забавы видели все до мелочей. Забава же предстояла нешуточная. Сегванская дружина, обряженная по-прежнему в сталь, хотя все враги были давно повязаны, а дороги охранялись тремя не менее сильными отрядами, встала квадратом, посреди которого отвели площадку для боя.
С одной стороны четверо дюжих воинов держали под локти боярина Прастена Вилковича. Галирадский старшина к вечеру протрезвел окончательно и теперь только посматривал исподлобья на молчаливых невозмутимых сегванов, запросто пленивших лучших его кметей. Невесел был боярин: обманул его Хальфдир-кунс. Кто же знал, что способен он, морской кунс — морской! — такую рать привести, да еще в самое Дикоземье, в Лесной Угол! Дальше и люди-то приличные не живут, одни венны только!
При воспоминании о веннах мысли Прастена потекли по иному руслу: если бы не тот голодранец-венн, порешил бы он кунса сегванского, и тогда уже вряд ли кто поручился бы, чем дело кончится. А так… Попадись ему этот парень где-нибудь в Галираде, три шкуры бы спустил! А ведь, может статься, — помыслил Прастен, — этот венн в Галирад и отправился. Убивать его, боярина, кунс наверняка не станет. А венн, поди, безродный. Выгнали его бабы, которые у веннов заправляют, за какое-нибудь непотребство, вот и подался счастья искать. Ужо будет ему счастье! В Галираде человека просто сыскать, даром что большой город.
Тем временем строй сегванов напротив боярина расступился и выпустил на площадку двоих. Невысокие, крепкие, поджарые и прожаренные солнцем до бронзы, в толстых стеганых халатах, хорошо оберегавших и от жары, и от хлада, и шерстяных шароварах, чернявые, с длинными прямыми волосами, убранными в хвосты, с сухими, узкими, черными же глазами, с бесстрастными, точно маски, лицами, это были кочевники Вечной Степи. Воины Гурцата. И у каждого был в руках круглый деревянный щит, обтянутый кожей, и кривая сабля.
В этот же миг боярин ощутил резкий тычок в бок. Рослый желтоволосый бородатый сегван в шлеме с выкружками, делавшем его похожим на сегванского морского демона, протягивал боярину металлический сольвеннский щит в форме капли и его, боярина, меч.
— Бери, Прастейн-кунс, — почти чисто по-сольвеннски проговорил сегван. — Победишь — отпустим. Они тебя победят…
И Хольгер-комес — а это был он — ухмыльнулся. Сомнений не осталось: биться предстояло насмерть.
Прастен взял и меч, и щит, и его отпустили, подтолкнув слегка к середине площадки. Кольчугу у него не отбирали, так что супротив степняков он казался более защищенным. Но боярин знал, что сабля в руке доброго бойца разрубает любую кольчугу. Он видел, как лихие богатыри рубили с одного свистящего удара молодую подросшую березку. Он понял, что Хальфдир во второй раз за сегодня перехитрил его: жить боярину хотелось, и лучше было увидеть Гурцатовы клинки потом, за толстыми стенами Галирада, чем пасть от них сейчас.
