Сборник - Русская фэнтези-2009. Разбить зеркала
Натан допил вино и подвел итог:
– Да, я солгал вам. И не солгал в то же время. Вы понимаете почему?
Они сидели в библиотеке на втором этаже. В шкафах за стеклом мирно пылились книги – большей частью по стратегии, тактике и фортификации. Дворецкий, выйдя из столбняка, принес гостям бутылку хереса и растворился в тишине дома. Банкира словно подменили – исчез железный финансист, исчез и несчастный отец, терзаемый головной болью.
Остался любящий сын, не знающий, что ему делать.
– Ответьте и вы, герр Эрстед. Как вы поняли, что моя мать жива?
Датчанин любовался хересом на просвет. Лучи солнца играли в хрустале, разбрызгивая темную охру. Это напомнило Натану призму, призрак… Он хотел попросить Эрстеда прекратить и, смутившись, промолчал.
– Поляризованный свет, герр Ротшильд, оказывает влияние на флюидические структуры привидений. Если же само привидение является источником света, поляризация имеет хорошо известные мне нюансы. Избегая утомительных подробностей, скажу, что у призраков, устойчивых к поляризации, всегда есть «маяк».
– Маяк?
– Естественный маяк – это место или предмет, с которым призрак тесно связан. Лужа крови, въевшаяся в половицы, комната, где произошло убийство; гобелен, изображающий некое событие… Искусственный же маяк создается злоумышленником с целью наведения призрака на врага. В обоих случаях уничтожьте маяк – и привидение сгинет. От идеи маяка я отказался, видя реакцию призрака на поляризацию света, исходящего от него. Не сразу, но мы добились временного расточения.
– Это указало вам на… э-э… на то, что моя мать жива?
– Нет. Это указало мне на отсутствие маяков. Если, конечно, не считать маяком вашу дочь. – Эрстед нахмурился, вспомнив, в каком жалком состоянии он оставил леди Анну. – Уверен, переберись она к вам или, скажем, в гостиницу – призрак последует за ней. Вы обратили внимание, когда произошло расточение?
– Когда ваша радуга упала на Анну?
– Именно. Говоря языком физики, когда я замкнул цепь. Герр Ротшильд, призрак вашей матери – вообще не призрак. Это часть магнетического флюида, принадлежащего живому человеку. Скажите, ваша мать сейчас в своем рассудке?
– Нет. – Херес или душевное потрясение, но способность Натана обижаться притупилась. – Мне пишут, что мама живет в своем собственном мире. Ей кажется, будто она переехала к Анне, или Анна переехала к ней. Мама не видит здесь большой разницы.
В волнениии Эрстед вскочил, меряя шагами библиотеку. Он был ровесником банкира, но выглядел гораздо моложе. Грива вьющихся волос, широкие плечи, порывистость движений – полковник готовился вести солдат в атаку, шагая перед строем.
– Я так и думал! Вам известно устройство телеграфа? Оптический телеграф Шаппа, электрический – Зоммеринга… Впрочем, не важно. Флюид, герр Ротшильд, распространяется в эфире с удивительной быстротой. Представьте, что некая часть вашей матушки, когда пожелает, может возникнуть рядом с внучкой. Обе женщины страдают от этого, но одна не в силах понять, что загоняет себя в гроб такими путешествиями. Поэт сказал бы, что любовь не знает расстояний и страха смерти. Физик выразился бы иначе. Я же скажу, что готов принять вызов. У нас есть два варианта действий.
– Каких?
– Мы можем дождаться смерти вашей матушки. И потом уже бороться с настоящим призраком. Это жестоко, я понимаю. Поэтому я решил остановиться на втором, более сложном методе.
Натан, почувствовавший себя матереубийцей, едва не кинулся благодарить датчанина. С трудом сдержав порыв, он ограничился вопросом:
– С чего вы начнете, герр Эрстед?
– Как я уже говорил, с сеанса, который восстановит нервический баланс леди Анны.
– Что вам понадобится?
– В первую очередь средних размеров чан. Остальное я укажу позже.
4Энергия датчанина потрясала. Складывалось впечатление, что дом, ранее замерший в болезненном ожидании, подключили к гигантской гальванической батарее. Слуги, кухарки, дворецкий – все забегали, и не просто так, а со смыслом. Натан и глазом моргнуть не успел, как в комнате дочери возник чан из бронзы, надраенный до блеска, с ручками в виде фамильных вензелей. В нем, похоже, купали младенцев-Фицройчиков, начиная со времен Орлеанской Девы, о чьей казни усердно хлопотал один из предков хозяина дома.
В чан налили воды, и Эрстед стал колдовать над ней, размахивая магнитами. Когда он закончил, дворецкий принес пять железных прутьев, изготовленных слесарем. Под руководством датчанина прутья были вставлены в отверстия вензелей. Глядя на приготовления, банкир хотел возразить, что его дочь не поместится в чан, и вообще это неприлично – купаться в присутствии чужого мужчины…
К счастью, быстро выяснилось, что Анна в чан не полезет.
Кучер, отправленный в город со списком адресов, быстро вернулся, везя в карете струнный квартет: две скрипки, альт и виолончель. Все музыканты были слепыми: Эрстед щадил чувства Ротшильда, стараясь избежать лишних разговоров. Квартет разместили в смежной комнате, сперва убедившись, что звучание инструментов хорошо слышно тем, кто находится возле чана. Князь Волмонтович взял на себя обязанности дирижера – обладатель чутких ушей, он гарантировал, что не пропустит команды начинать, даже если встанет у конюшни, а не рядом с квартетом.
Сам сеанс банкир пропустил. Он честно хотел присутствовать, настаивал на этом, но когда Анна, жалко улыбаясь, села на стул возле чана и взялась за прутья – сердце Натана не выдержало. Плюнув на отцовский долг, он выбежал в коридор, вцепился в подоконник и стал глядеть на липы, растущие у крыльца, так, словно от этого зависела его жизнь. За спиной тихо играла музыка. Гибкая, трепетная мелодия скрипки, похожая на пение птицы, контрастировала с аккордами стаккато остальных инструментов; после двойной репризы тема сменилась другой – простой, но не менее выразительной.
Натан не знал, что это «Жаворонок» Гайдна.
Но на душу снизошел покой.
Когда Анна вышла к нему, он не узнал дочь. Глаза молодой женщины сияли, на щеки вернулся румянец. Она сказала, что хочет есть. Что голодна, как зверь. Забыв выбранить дочь за вульгарное сравнение, Натан кликнул лакея и выяснил, что кухарки старались не зря. Компаньонка, тоже приободрившись, проводила леди Анну в столовую, а банкира остановил Эрстед, усталый, словно он целый день рубил деревья.
– У вас есть портрет матери? – спросил он.
– Да, – кивнул банкир. – Миниатюра на стене кабинета. И поясной портрет в спальне. Жена говорила, что там ему не место, да я все не собрался перевесить…
– Пошлите кого-нибудь за этим портретом. И пусть он по дороге захватит живописца. У вас есть на примете хороший портретист?
