Антон Орлов - Пепел Марнейи
– Испуганные, растерянные… Как будто он так до конца и не понял, в чем дело. Или не захотел понять.
– Следующие поймут, никуда не денутся. Иди отдохни, а если тебе надобно чего-то постирать, давай сюда, понял?
Всю стирку она взяла на себя, хотя могла бы нанять служанку, голодных девчонок на Ивархо не меньше, чем голодных мужчин.
Гаян заполз в шалаш, устроился на сложенном вдвое стеганом одеяле. После пешего путешествия спать бы ему, как убитому, но через некоторое время он проснулся. Разбудил его женский плач – в голос, с горестными причитаниями.
– …Кровиночка моя роди-и-имая!.. Убили тебя, не пожалели тебя… А-а-а… Да я бы всякого добра тебе накупила и надарила, а дарить-то некому-у-у… Кеви, братик мой Кеви… Ох, извели тебя, никого-то у меня больше не-е-ету-у-у…
Поспишь тут. Лиум всхлипывала и подвывала, в иные моменты ее голос становился душераздирающе тонким, на зависть цикадам из одичавшего парка вокруг виллы, зато Гаян уяснил, что Кеврис – это не влюбленный в нее мальчишка, убитый рыбаками при попытке сорвать жертвоприношение (Тейзург знает, с чего ему вначале пришла в голову такая театрально-романтическая версия), а младший брат, для которого, судя по монологу Лиузамы, тоже все закончилось плохо.
«Все понимаю, но зачем так вопить? Или ей просто прокричаться надо после десяти лет рыбьего молчания? До сих пор у нее не было истерик, а теперь наконец-то прорвало… Сама она не уймется».
Сколько-то времени Гаян все-таки проспал, потому что стояла глубокая ночь. Восковая луна заливала белым сиянием россыпи гальки, натянутую меж двух кустов веревку с мокрой одеждой, светлые волосы Лиузамы, которая уткнулась лицом в ладони и раскачивалась в такт своим стенаниям, блестящую ширь океана, неясные черные фигуры возле пенной кромки. Множество черных фигур. Одни по-лягушачьи сидели на берегу, другие плескались на мелководье, их была целая армия. Гаян чувствовал взгляды – внимательные, прохладные, не звериные, но и не человеческие.
«Бог ты мой, да это же ее дети! Наверное, пришли все три выводка… Хотят ее утешить, но не знают как? Или думают, раз она плачет – значит, нуждается в защите?»
Медленно, чтобы не спровоцировать амфибий на агрессию, он подошел к Лиум, присел в двух шагах от нее. Дождавшись паузы, спросил:
– Так у тебя был брат?
– Младшенький… Извел его Обавий, шестилетнего убили, не пожалели… Ну, так и я нынче не успокоюсь, покуда всех душегубов не изведу!
– Его тоже принесли кому-то в жертву?
– Нет, – зареванная Лиузама помотала головой. – Просто убили. По злобе. Мы ведь там были пришлые, никому не нужные. Мы из Кунотая. Слыхал про кунотайский травяной народ? Это мы. Отец мой рано помер, и мама во второй раз вышла замуж, тогда и родился Кеви, а ее второго убили супостаты, когда Эонхийский герцог пришел на нашу землю. Наши мужики да парни воевать не умели, мы же всегда были мирные, никого не трогали, и до нас никому не было дела. Раньше не было, пока герцогу речка с нашей долиной не понадобилась. После войны мы подались в Набужду и маялись там, как беженцы, потом мама встретила своего третьего. Тот был с Ивархо, приплыл жемчуга ювелирам продавать, а мама у нас была красивая… – Лиузама уже не заходилась в истерике, а рассказывала связно, всхлипывая и шмыгая носом. – Взял он ее за себя вместе с нами, привез сюда, только здесь она сразу начала болеть – то желудком маялась, то от жары, и года не прошло, как зачахла. Надо было мне, дуре, сразу уйти с Кеви в город, хоть куда бы пристроилась в услужение, а мы остались в Верхних Перлах, в доме у того человека, Пейчохта. Я всякую работу делала, ничем не брезговала, а все равно смотрели, как на лишние рты. Хотя знаешь, Гаян, когда б за ту работу деньгами брать, совсем не мало бы вышло, если по совести, но они каждый день ругали нас дармоедами. Нешто не понимали?
– Все понимали, но им так было удобней, – Гаян обнял ее за мягкие дрожащие плечи. – Обычная история…
– Потом у них рыба ловиться перестала, а по ночам утопленники приходили, то по одному, то стаями, в окна заглядывали – это Хозяин Океана жертву себе требовал. Ну, и сговорились насчет меня. Я-то поначалу не поняла, еще обрадовалась – какие все вдруг ласковые стали, не бранятся, не попрекают. А Кеви то ли что-то подслушал и смекнул, то ли сердцем почуял, что они замышляют недоброе. Ему же было шесть лет, и взрослые не таились от него так, как от меня – мол, дите несмышленое, все равно ничего не поймет. А он понял. Староста Клах пришел к Пейчохту в дом, смотрит на меня, и Кеви тут как тут, на него смотрит, а потом вдруг схватил со стола нож, которым я лук резала, кинулся и ударил Обавия в живот! Только сверху поранил, силенки не те… Он вообще был слабенький, потому что родился недоноском, на седьмом месяце, в ту ночь, когда мы на заповедном болоте от супостатов прятались. Понятное дело, Обавий, здоровый мужик, отшвырнул его, как котенка, и он шибанулся о стенку, но опять потянулся к ножу. Пейчохт поймал его, не пускает, а Кеви кусается, вырывается и кричит: «Не трогайте мою сестру! Лиум, беги отсюда!» Староста сказал тогда: «Щенок одержимый, ты, Пейчохт, демоненка у себя под крышей приютил, убить такого выблядка надо!» Я в рев, меня заперли в чулане, и после Пейчохтова свояченица рассказала, что меня отдадут Морскому Владыке в обмен на его благоволение, а Кеви, братика моего, Обавий с Семгером посадили на телегу, со связанными руками, с веревкой на шее, и куда-то увезли, только на другой день к вечеру воротились. Не пожалели, душегубы, что ему всего шесть годочков… Ну, потом я однажды оттолкнула суку эту, Пейчохтову свояченицу, когда она мне поесть принесла, выскочила – и бежать, а бабы, которые близко случились, за мной кинулись, как стая гончих. Я их всех до единой запомнила, и всех этих сучек ты убьешь, как мы договорились. А когда меня раздели догола, и сделали мне на шее надрезы осколком раковины, чтобы выросли жабры, и посадили в дырявую лодку, я думала только о том, что не сдохну в их проклятом океане, пусть не надеются. Нарожаю Морскому Владыке морских тваренышей сколько надо и вернусь отомстить за Кеви. Братик мой младшеньки-и-ий…
Она прижалась к Гаяну теплым вздрагивающим телом и снова жалостно завыла.
– Погоди… Лиум, погоди, остановись на минутку! Ты сказала, твоего брата увезли на телеге и вернулись на другой день к вечеру? Тут что-то не так. Смотри, если предположить, что его удавили или утопили с камнем на шее, то получается, что слишком долго они ездили.
– Не утопили, – ее опухшее от слез лицо в потемках было таким же белым, как печальная восковая луна. – Я потом, когда освоилась, порасспрашивала у подводного народа, среди утопленников Кеви не нашли. Разве скинули в какой-нибудь колодец, где нет проточной воды, изверги окаянные…
