Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – паладин Господа
Я спросил тихо:
– Ваше Величество… когда отправляться?
– Завтра, – ответил король. Печать старости, что сквозила в каждом движении, сейчас прозвучала в словах. – Завтра с утра… То есть сегодня. Сейчас.
Я с ужасом посмотрел в окно на восток. Там у самого горизонта начала светлеть полоска.
Обратно я не шел, а бежал, летел. Город спал, не проснулись даже булочники, я несся вдоль темных стен, только однажды впереди блеснул слабый огонек, осветилось окно. В щель между ставнями мелькнула тень, донесся тонкий плач младенца.
Дом под черепицей тоже спит, все окна черные. Даже на втором этаже ставни закрыли окна наглухо, как и на третьем, последнем, где уже обходятся без ставней… Я перебрался через забор, высокий, толстый, на цыпочках побежал по саду, обогнул дом с тыла.
Кусты и деревья закрывают обзор, наконец я рискнул выбраться из зарослей роз. Сердце застучало чаще. Из открытого окна на третьем этаже льется приглушенный медовый свет, словно там догорает толстая свеча с красящими добавками. Мелькнул силуэт, я задержал дыхание, во мне все молится, трепещет – и Господь услышал мой безмолвный воплик, мимо окна прошла она, уже в ночной сорочке, все еще никак не может заснуть… тоже строит планы, помнит, волнуется…
Пальцы мои безуспешно шарили по земле. Песок, белый холодный песок, а если и попадаются под кустами сучки и веточки, то чересчур легкие. Мелькнула мысль бросить молот, но как приспособить так, чтобы не испугал ее… так и не пришло в голову, даже не приползло.
Наконец выковырял втоптанный в землю камешек. Очистил от грязи, долго прицеливался, а когда замахнулся и швырнул, сразу понял, что надо брать ниже, в потемках глазомер не тот. Камешек ушел на крышу, и хотя там черепица, он исчез, будто в вязком болоте.
После долгих поисков в темноте нащупал еще один, великоват, разломил, постарался успокоиться. Камень ударился к стену рядом с окном. Другой, сердце затрепыхалось, как курица в ладони мясника, влетел в комнату.
И снова ничего не происходило. Я ощутил отчаяние. Какого черта, там же наверняка ковры в ладонь толщиной, там масса подушечек на полу, маленьких таких, их носят даже с собой, чтобы не садиться на холодные каменные скамьи…
Я снова шарил, сцепил зубы, измазался, исколол ладони, сам искололся о колючие ветви, набрал камней уже две пригоршни, приподнялся… Между деревьями в мою сторону неслышно скользила женская фигура. Узкий луч прорвался сквозь тучи и кроны, она вспыхнула в этом луче и дальше бежала, налитая светом, светящаяся изнутри чистым неземным огнем.
Мои пальцы расцепились, камни посыпались на землю. Лавиния в ночной сорочке, золотые волосы свободно падают на плечи. Я увидел золотой обруч, что прижимает ее волосы ко лбу. Сорочка на груди распахнута, а ступни ее, маленькие и нежные, ступают по этой грубой колючей земле.
Она увидела наконец меня, бросилась навстречу. Я ухватил в объятия дорогое нежное тело, прижал к груди. Ее ноги оторвались от земли. Глаза ее были широко распахнуты, карие и по-детски чистые. В них блестели слезы. Пунцовые губы вздулись.
– О, сэр Ричард, – выдохнула она. Страх и надежда боролись на ее детском лице, в широко распахнутых глазах вспыхивали и быстро гасли золотые искры. – Сэр Ричард… У меня было такое счастье… а потом нахлынуло тяжелое предчувствие. Неужели… что-то стряслось?
– Король посылает меня в Кернель, – сказал я тяжело.
Она испуганно вскрикнула:
– Кернель?
– Да…
– Но это же… Это же где-то в южных землях!
Чистые глаза сразу наполнились слезами. Я привлек ее к себе, поднял голову за подбородок, нежно поцеловал в глаза, выпив слезы.
– Это недолго… Король сказал, что обернемся за сутки.
Она прошептала сразу распухшими от горя и слез губами:
– Но как это можно?
– Можно, – ответил я тихо.
Она сказала еще тише:
– Но почему ты?
– Не знаю, – ответил я честно. – Похоже, что только я что-то могу сделать лучше других. Лавиния, я вернусь быстро!.. И сразу же пойду к королю. И к королеве. Я им расскажу все…
Она ахнула, прижала ладонь к губам. Глаза ее со страхом и надеждой смотрели в мое грозное лицо. У королевы передо мной должок, мелькнуло в моем черепе. Да и король на меня рассчитывает, он не должен сопротивляться. Правда, церковь будет категорически против, церковный брак свят, нерушим…
– Я боюсь, – прошептала она. – Не делаем ли мы дурно?
– Нет, – ответил я.
В ее чистых глазах блестели слезы.
– Но я клялась перед алтарем быть мужу верной… Не оставлять его ни в богатстве, ни в бедности, ни в здравии, ни в болезни…
Я нежно поцеловал ее щеки, глаза.
– Я люблю тебя, Лавиния. И Бог тебя любит, он тобой любуется, он никогда не захочет тебя огорчить или сделать тебе больно. Все, что мы делаем, – угодно Богу. Бог на нашей стороне! Вот увидишь.
– Я так боюсь… за нас, Ричард!
– Все будет правильно, – сказал я горячо. – Бог с нами. Вот увидишь – он с нами. А люди… люди могут ошибаться. Как и законы, что придумали люди, они – временные. Сегодня одни, завтра другие. А те законы, что установил Бог, – вечные. Мы с тобой живем по Божьим законам.
Мелькнула мысль, что отец Дитрих, великий инквизитор, тоже будет на моей стороне. На нашей. Хотя я формально нарушаю законы церкви, даже Церкви, но всегда есть исключения… И хотя это звучит подленько, вроде бы ищу лазейку, мол, для всех низя, а мне, замечательному, по блату можно, но ведь действительно существует мораль для простолюдинов… назовем ее моралью простого человека, электората, и моралью господ, как их называл Ницше. Как всем нельзя уйти в рыцари, кто же тогда будет пахать и сеять, как всем нельзя в монахи – род людской пресечется, так для всех нельзя распустить строгие вожжи нравственности – рухнет общество…
– Я тебя люблю, – сказал я твердо.
Она крепко-крепко прижалась к моей груди.
– Это я тебя люблю, Ричард. Я умру без тебя. Мне уже плохо и страшно только при мысли, что ты покинешь Зорр хоть на день!
– Я вернусь, – ответил я, почудилось, что уже когда-то говорил. – Я вернусь, Лавиния!
Она слегка отстранилась, чтобы мои руки приподняли ее ночную рубашку. Ее чистое нежное тело было целомудренным и трепетным. Я обнял ее, как изгнанный Тристан обнимал Изольду, жену короля Марка, как обнимал ее человек, обреченный тайком урывать любовь, которая на самом деле принадлежала ему по праву.
Глава 5
Алая заря охватила полнеба, из-за края городской стены показался край сверкающего диска. Меня пошатывало, я шел с блаженной улыбкой идиота. Душа порхала, взмывала, я взмывал с нею, ноги едва касались земли.
До моего дома рукой подать, мимо как раз проплывала каменная громада костела. Я сделал шаг в сторону, плечо ударило в тяжелые створки. Навстречу потекли струйки ладана, а когда я вступил под высокие строгие своды, запахи словно бы рассеялись. В окна с цветными стеклами проникли первые лучи утреннего солнца.
