Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — пфальцграф
Я остановил Зайчика, рыцарь подъехал ближе, медленно и с явной неохотой отдал салют. Я кивнул, повернулся к своему отряду.
— Рад случаю представить вам нового члена нашей команды! Сэр Будакер, доблестный рыцарь, в благородстве и честности которого я не только не сомневаюсь, но сам вызову на поединок всякого, кто позволит в них усомниться!… Сэр Будакер, займите место в отряде, мы за сегодня должны пройти как можно больше.
Он поклонился, в переднем ряду расступились, и он молча, но явно польщенный моей речью поставил своего коня рядом с конем Килпатрика, то есть в первом ряду.
В самом хвосте отряда едет на муле отец Бонидерий, иссохший от ночных бдений и истязаний плоти, но быстрый и с умным цепким взглядом, в серой потрепанной рясе. С непременной дубинкой в руках, ибо монахам запрещено брать в руки любое рубяще-колющее оружие, на непременном муле — тот же непонятный запрет монахам ездить верхом на конях, с короткой белой-белой бородой, что остается белой в любой дождь, грязь. Про него рассказывали, что, если он вылезает из болота весь в грязи и ряске, борода остается чистой, как серебро.
Я оглянулся, тут же наткнулся на его острый взгляд из-под густых угольно-черных бровей. У аристократов это считается признаком элитной породы: когда сам седой, а брови черные. Взгляд буквально пронзил меня, про такой говорят, что видит насквозь. У меня только одно утешение, что если отец Бонидерий и увидит мою душу, как раскрытую книгу, то ему легче научиться читать на ассемблере. Или хотя бы бейсике.
Едва выехали за ворота столицы, как некоторое время видели села и распаханные поля, но затем дорожка повела через лес. По обе стороны тропки навстречу быстро мчались старые дубы, ясени, клены, иногда отодвигались от тропки, и тогда на нее падала ажурная тень листвы, но обычно ехали в такой густой тени, словно солнце давно опустилось за край земли.
Поляны захвачены папоротником, сапоги в стременах скользят по узорчатым листьям. Часто приподнимались длинные уши зайцев и молодых оленей, а хищники наблюдали из густых кустов. В небольших лесных озерах громко пели лягушки, но умолкали, когда мы проезжали рядом, однако не прыгали в воду, а надувались и смотрели с прямой и недвусмысленной угрозой, как маленькие томы кленси.
Я все посматривал на леди Беатриссу, беспокоясь, достаточно ли ей было двух дней для отдыха, не свалится ли даже со своей на диво послушной лошадки, и едва время подошло к полудню, скомандовал большой привал.
— Сэр Макс, — сказал я, соскакивая с коня, — подойдите на минутку.
Молодой рыцарь спрыгнул с коня и не пошел ко мне, а подбежал, что не просто понравилось, а даже очень. В день отъезда, когда отбирал с собой добровольцев, я узнал, что его зовут Максимилианом фон Брандесгертом, ничем вроде бы не примечательный, перед глазами не маячит, не старается выслужиться, но это он со Стефаном во время Каталаунского турнира берег мою спину, принимая на себя все удары, не отвлекался на богатую добычу, понимая, что падет вожак — падут все.
Он подбежал и замер, глядя на меня чуточку снизу вверх. Очень узкое, удлиненное лицо с внимательными синими глазами, длинный нос и красиво очерченные губы. Я невольно посмотрел на уши: если удлиненные и заостренные, то в нашу компанию как-то затесался эльф.
Уши у Макса удлиненные и заостренные, но не слишком, это он весь удлиненный и заостренный, а уши соответствуют общему дизайну.
— Сэр Макс, — сказал я, — простите, что сокращаю ваше благородное имя, но в наших краях тоже есть Максимилианы, однако если к ним кто из королей или сюзеренов сильно расположен и жаждет подчеркнуть их достоинства и несомненные заслуги, то зовет их Максами… А теперь о главном. Я заметил, что вы все время присматриваете за отрядом, подгоняете отстающих, не позволяете сильно отдаляться в стороны, что опасно для самих слишком уж увлекающихся… Словом, вы прирожденный вожак. Так что я назначаю вас командиром нашего отряда.
Он покраснел от удовольствия, но сказал поспешно:
— Сэр Ричард, как можно!
— А в чем дело?
— Вы наш вожак!
— Я не вожак, — признался я откровенно. — Быть вожаком — это прежде всего заботиться о других, а я из такого края, где все только «дай» и «принеси». Избаловали нас там. А вот вы, сэр Макс, заботиться умеете. А когда прибудем на место, я вообще буду солистом. Нет, не капусту солить, а действовать соло. Натура у меня такая гадостная.
Он подтянулся, лицо посерьезнело, взгляд стал суровым.
— Понял, сэр Ричард. Вожаком вы станете, когда придет беда, так?
Я в неловкости развел руками:
— Вроде бы так. И присвою ваши заслуги, так как половина победы — это подготовка войск в мирное время. А этим заниматься вам. Там, куда прибудем, мне больше доверять некому. Разве еще сэру Будакеру, как ни странно.
Он сказал четким, даже прерывистым от усердия голосом:
— На меня и моих людей можете полагаться всегда и во всем!
Я улыбнулся, сэр Макс уже не отделяет себя от вверенного ему отряда.
Сэр Килпатрик и сэр Будакер вызвались пройтись по леску и подстрелить чего-нить на обед, чтобы поберечь сыр и мясо, но я велел строго:
— Собрать хвороста и — отдыхать!… Бобик, принеси что-нибудь попроще.
Пес подпрыгнул весело и вломился в кусты, как бронированный носорог. Рыцари проводили его обеспокоенными взглядами. Будакер промолчал, он все еще чувствует себя не совсем среди своих, а Килпатрик поинтересовался осторожно:
— Попроще… это что?
— Да зайцев каких-нибудь, — ответил я рассеянно. — Или оленя…
Пес отсутствовал буквально пару минут, в самом деле приволок оленя, тут же исчез, принес еще одного, потом — кабана, еще минут через десять принес, к изумлению всех, пару жирнющих молодых гусей, а затем приволок огромного сома, больше похожего на бревно.
Макс подскочил, глаза как блюдца.
— А рыбу… рыбу как?
— Я разве за ним бегаю? — спросил я. — Как-то поймал. Он когда в азарт войдет… Вроде бы и не охотничий, а поди ты…
Пес лизнул меня в руку, выпрашивая ласку, я почесал за ухом, он радостно взбрыкнул и, не получая запрета, снова унесся в чащу.
— Все мы не охотники, — сказал Макс, он все еще оторопело смотрел вслед Псу, — но, когда трубит рог, душа устремляется впереди тела по следу гончих псов…
— Да, — согласился с ним Будакер, он задумчиво смотрел вслед исчезнувшему Псу, — в каждом из нас есть нечто… эдакое…
Он пошевелил пальцами, изображая это эдакое, ибо настоящие мужчины обходятся скупыми словами, вообще в умении живописать есть что-то стыдное, будто актер какой или поэт.
— Есть, — признал и Килпатрик, — сам не понимаю почему, но подстреленный на охоте гусь куда вкуснее откормленного дома.
