Надежда Кузьмина - Тимиредис. Летящая против ветра
— И, Мири, намотай на ус — магию свою пока никому не показывай!
— Почему? Вот если Елька или кто еще полезет, я им штаны подпалю!
— А что случится потом, подумала? Сейчас о тебе почти не вспоминают. А тогда начнут бояться. А то, чего боишься, всегда ненавидишь. Убережет тебя магия от стрелы? Или от камня, брошенного в спину? А если обвинят, что ты — колдунья, так всей деревней могут прийти и прямо в избе сжечь. Так что даже и не шути!
— Выходит, я должна скрываться и бояться, да?
— Рысь — сильный хищник. А часто в лесу на глаза попадается? — вопросом на вопрос ответила Тин. — И ты правильно решила — тебе надо учиться. — Высвободив руки, поднялась с моей кровати. — Давай вернемся к этой теме осенью, как в город пойдем. А сейчас спать ложись. И я пойду — устала.
Тин ушла к себе в горницу, но дверь между комнатами закрывать не стала. Я улеглась на спину и вытянула гудящие ноги — к горам мы шли почти четыре дня, а обратно прочесали за полтора. Бежали, как на пожар! Точнее, как от пожара. И задумалась. И над тем, что случилось, и над тем, что сказала Тин.
Я испугалась. До потери соображения и мокрых штанов. Но как-то сумела сделать то, чего хотела от меня Тин, — два раза сотворить волшебство и удерживать контроль над своим заклинанием, сколько нужно. Выходит, что я сильнее, чем всегда о себе думала. Точнее, не так. Не сильнее, а могу больше выдержать. И ещё — после вчерашнего страха ни Елька, ни другой какой урод больше меня не напугают. Я видела страшнее.
Но это не отменяло того, о чем не уставала повторять мне Тин — надо соблюдать осторожность. И получалось, что защищаться я не могу. Покрутила эту мысль и так, и эдак. И решила: постараюсь не попадаться, но, если уж попадусь, буду драться как и чем получится. Потому что, если позволю сделать с собой то, что сотворили с моей мамой, все остальное будет уже неважно. А с завтрашнего дня непременно начну больше заниматься магией.
На том и заснула.
Утром, после того, как я подоила коз и протопила печь, Тин велела собираться — пойдем в деревню, расскажем про то, что видели тролля. Про то, как мы от него убегали и сбросили на скалы, травница велела не говорить — решат, что или врем, или станут выяснять подробности. А про колдовство поминать ни к чему.
Я подобрала волосы, как учила Тин, надела рубаху со штанами, а сверху бесформенную душегрейку с карманами. Небо хмурилось, так что одежка была по погоде — не жарко, не холодно. С собой взяли корзину с яйцами — решили поменять их на коровье масло.
Сама я в Зеленую Благодень возвращаться не рвалась — ничего меня к этому месту не привязывало. За время, пока жила у Тин, я пересмотрела своё мнение о Сибире с Фариной. Они всю жизнь внушали мне, что подобрав — осчастливили. Что я — подзаборное отродье, которое должно быть по гроб благодарно и за то, что его приютили, и за воспитание с прокормом — то есть за непосильный труд с четырех утра до часу ночи, бесконечные побои и ругань, сношенное тряпье и корку хлеба с кружкой воды. Да, меня не убили. Но обращались хуже, чем с любой собакой. Сейчас я это уже понимала достаточно ясно. Зла я не держала… но стойкая неприязнь была.
Тин постучалась в дом Хрунича, лязгнул засов, дверь отворилась.
— Мири, подожди меня тут.
Жаль, а я хотела взглянуть на старостин штурвал. После чтения книги о войне с викингами я знала, как правильно называется эта штука. Такой красивый! Вздохнула, оперлась на перила крыльца и стала ждать, глядя, как вокруг мальвы у плетня кружит пара пестрых бабочек.
— Парень, ты чей?
— Аа-а? — оглянулась и чуть не уткнулась в Елькину веснушчатую физиономию.
— Чего-о?! — Елька захлопал глазами, потом хлопнул себя по бокам руками и захохотал. — Дык ты не парень! Гляди-ка, шлюхина дочка привалила!
Я стиснула зубы. Тин просила меня не ввязываться в склоки и на подколки не отвечать. Но было ужасно, невероятно, невыносимо обидно и больно. Я ж никогда не делала ничего плохого! И он не видел меня больше года. И вот, встретил и опять изгаляется!
— Пацаном вырядилась! Футы-нуты! А волосы обстригла, чтоб все видели, кто ты есть? — продолжал издеваться парень. — Дык мы и так знаем! Пошли за сарай — щаз я тебя обихожу, — протянул руку и схватил за плечо.
Отступив на шаг, стукнула по его запястью ребром ладони, как учила Тин. Посмотрела в глаза:
— Не тронь.
— А что сделаешь? Убьешь или ноги раздвинешь? — растопыренная лапа с грязными ногтями потянулась к моей груди. — Ну-ка, покажь, чего выросло! Да, а что у тебя за корзина? У кого сперла? — и, схватив за ручку, рванул к себе.
Я попробовала удержать лукошко, да только куда мне было против бугая на две головы меня выше! Накрытая салфеткой корзина накренилась и дернулась, три яйца вывалились через край и шлепнулись на крыльцо, разбившись. Вот урод! Жалко же! А сейчас остальные переколотит! А подраться с ним — точно ни одного целого не останется!
— Тиии-ин!!! — завопила я в голос, сообразив, что делать.
Елька на секунду замер в испуге, потом нехорошо усмехнулся:
— Врешь, шлюхино отродье, нету тут твоей заступницы!
И снова рванул на себя корзину. Как раз вовремя, чтобы распахнувшая дверь Тирнари и Хрунич из-за её спины успели увидеть, что происходит. И как еще два яйца шлепнулись в желто-прозрачную лужу с битой скорлупой у моих ног.
— Так, ну-ка отпусти! — голосом Тин можно было дрова колоть. Как топором бухнула.
Хрунич сам отдал нам за яйца пару медяков. А потом уволок сына за ухо за сарай — обихаживать. Прихватив стоявший у крыльца дрын и по пути доходчиво объясняя, что сделает этим дрыном с дураком-отпрыском…
К сожалению, на том история не закончилась. На следующий день, когда я, взяв ведро, полезла по приставной лестнице на крышу сарая — доить Белочку, почувствовала — кто-то на меня смотрит. Просто дырку взглядом в спине вертит. Обернулась — никого. Только ветки кустов качнулись. Но знала, не померещилось.
Вечером Тин заговорила о том сама:
— Мири, сядь и послушай, надо нам что-то решать. Тебе скоро тринадцать, по здешним меркам ты почти взрослая. Надеялась я, что, если поселишься у меня, всё со временем утрясется да рассосется. Но сейчас понимаю — тут жизни тебе не будет. Рано ли, поздно ли — подкараулят. И либо снасильничают, либо ты кого убьешь, защищаясь. В любом случае жизнь сломают. Что сегодня за тобой трое парней весь день с опушки следили — знаешь?
Ой, трое? С тремя мне никак не сладить…
— Вот со двора без меня ни ногой! Я с Хруничем поговорю, но, боюсь, это не поможет. Мне-то он наобещает, чего хочешь… но защищать тебя не станет. Понимаешь?
